Житие священномученика Петра (Зверева), архиепископа Воронежского

Священномученик Петр (в миру Василий Константинович Зверев) родился 18 февраля 1878 года в семье священника, который служил сначала в храме села Вишняки под Москвой, а затем был назначен настоятелем храма Александра Невского при доме московского губернатора. После убийства генерал-губернатора Москвы, великого князя Сергея Александровича, отец Константин перешел служить в Сергиевский храм при Чудовом монастыре в Кремле.

У отца Константина Зверева и его жены Анны было четверо детей: три сына - Арсений, Кассиан, Василий, и дочь Варвара. Характеры братьев определились с детства и были весьма различны. Арсений любил писать разные бумаги - сделался чиновником. Кассиан играл в войну - и стал офицером, был убит на фронте в 14-м году. Василий любил играть в церковную службу.

В раннем детстве он торопился попасть к началу богослужения в приходской храм в Вишняках и на службу ходил всегда вместе с отцом. Звонарь, видя идущего священника, ударял три раза в колокол, и мальчик считал, что два раза звонят отцу, а третий раз - ему.

Впоследствии он иногда рассказывал о себе детям в назидание. "В детстве я был очень толстый и пухлый, и взрослые любили меня тискать, а я этого очень не любил. И вот вижу сон. Сидит за столом Спаситель в синей и красной одежде и держит меня на руках. А под столом - страшная собака. Спаситель берет мою руку и протягивает под стол собаке со словами: "Ешь ее, она дерется". Я проснулся и с тех пор уже никогда не дрался, а во всем старался себя сдерживать, не сердиться и не делать ничего дурного. Вам, мальчишкам, всегда хочется попробовать курить. А у нас отец строгий был, он нам однажды сказал: "Если кто будет курить, губы оторву!" Но попробовать все-таки хотелось. Выкурил я папиросу и пошел в церковь. Было Прощеное воскресенье. Запели: "Не отврати лица Твоего от отрока Твоего, яко скорблю, скоро услыши мя..." Это было самое мое любимое песнопение. Но тут у меня нестерпимо закружилась голова, и пришлось мне выйти из храма. С тех пор я уже не пробовал курить".

В 1895 году Василий окончил гимназию и поступил на историко-филологический факультет Московского университета. В 1899 году Василий Константинович подал прошение с просьбой зачислить его на первый курс Казанской Духовной академии, и после проверочных испытаний совет Казанской Духовной академии постановил принять его в число студентов. Через год он был пострижен в монашество с именем Петр и рукоположен в сан иеромонаха. В 1902 году иеромонах Петр был удостоен степени кандидата богословия с правом преподавания в семинарии за диссертацию "Экзегетический анализ первых двух глав послания апостола Павла к Евреям". По окончании академии иеромонах Петр был назначен преподавателем в Орловскую Духовную семинарию. В 1903 году он был переведен в Князь-Владимирскую церковь при Московском епархиальном доме с определением на должность епархиального миссионера. В 1907 году иеромонах Петр стал инспектором Новгородской Духовной семинарии. В июне 1909 года Святейший Синод постановил назначить иеромонаха Петра на должность настоятеля Белевского Спасо-Преображенского монастыря Тульской епархии.

Монастырь находился недалеко от Оптиной пустыни, и настоятель имел постоянную возможность общаться с оптинскими старцами. Старцы в свою очередь высоко оценили духовную настроенность иеромонаха Петра и часто направляли к нему людей для духовного руководства. Он неоднократно бывал в Саровском и Дивеевском монастырях, особенное доверие имея к блаженной Прасковье Ивановне Дивеевской, и та платила ему ответным расположением. Блаженная подарила ему своей работы холст, из которого ему впоследствии сшили архиерейское облачение, и он бережно его хранил, предполагая быть в нем погребенным.

В воскресенье 8 августа 1910 года епископ Парфений (Левицкий) в крестовой церкви возвел игумена Петра в сан архимандрита.

19 октября 1910 года в Белеве по инициативе председателя училищного совета в пользу церковных школ города архимандрит Петр прочел лекцию на тему "Старчество и старец Амвросий Оптинский как главный его представитель". Лекция имела огромный успех, и присутствовавший на ней епископ Парфений обратился к слушателям со словом, в котором выразил свою радость по поводу столь многолюдного собрания, свидетельствующего, что люди в Белеве живут не одними земными заботами, но интересуются и вопросами религиозными.

В день празднования Казанской иконы Божией Матери в монастыре состоялось торжественное освящение Спасо-Преображенского собора, который был к этому времени стараниями настоятеля тщательно отремонтирован и украшен.

Архимандрит Петр не ограничивал своего служения стенами вверенной его попечению обители, но часто посещал сельские храмы Белевского уезда. Один из свидетелей так описывает его служение в селе Песковатом: "18 и 19 мая 1913 года навсегда останутся в памяти прихода. Слава о служении архимандрита Петра, ласковом, внимательном обращении с простым народом создали ему громадную популярность не только в Белевском уезде. Крестьяне, как последнее сословие, нуждаются в помощи, и особенно в духовной. Они приходят к отцу Петру с просьбами помолиться о них, иногда поговорить и рассказать о своем воистину горьком житье. И никто не уходит от отца Петра неутешенным. Архимандрит Петр приехал в село к шести часам вечера, и сразу же началась всенощная. С ним приехал хор из десяти девочек.

Храм в селе Песковатом стоит на горе, над Окой. Рядом сосновый бор. Настежь открыты все двери храма. Солнечные лучи скользят по бесчисленным рядам народа, не поместившегося в церкви. Нет привычного перешептывания и безучастности к службе. Знакомые молитвы поются всем народом. Во время пения "Слава в вышних Богу..." все опускаются на колени. Великие слова, масса коленопреклоненных людей, молящихся всем сердцем, всем помышлением, до того умиляют и умиротворяют, что невольно молишься.

Сгущались сумерки. На паперть вышел архимандрит Петр и направился к дому священника, и за ним весь народ, певший "Христос воскресе". И далеко по округе разносилось это радостное пение.

На следующий день была отслужена литургия. Народа было еще больше, чем накануне. После отпуста архимандрит Петр вышел на амвон и стал говорить. Простые слова, ясный взгляд. Он говорил о Христе Спасителе, об убожестве храма в приходе и, наконец, перешел к обличению ересей. Больше всего он говорил о местных сектантах - скопцах и хлыстах. Ярко и убедительно архимандрит Петр опровергал то, что сектанты ставили себе в заслугу и оправдание, он обрисовал картину фальши, себялюбия, тунеядства, изуверства, вреда для тела и для души, который по своему невежеству и фанатичному ослеплению причиняют эти секты своим сторонникам. Во время проповеди один из скопцов протиснулся к выходу и понуро поплелся домой. Впечатление от проповеди было громадное".

Во время одной из эпидемий, случившихся в ту пору, архимандрит Петр обратился к населению с особым словом: "Все еще из разных мест получаются сообщения о том, что по стране нашей распространяются заразные болезни, которые уносят в могилу целые тысячи людей. Неудивительно, что при столь страшном явлении люди приходят в беспокойство и стараются придумать всевозможные средства, чтобы отклонить от себя надвигающуюся грозу... Но вот горе наше, что мы изобретаем всё не то средство, которое бы действительно нас избавило от ужасной, никого не милующей болезни. Мы стараемся пользоваться разными сыворотками и прививками... Все комиссии и подавляющее большинство частных людей совершенно оставляют в стороне только духовное начало в человеке - его душу, только не желают о ней подумать, да впрочем, они и не могут желать думать о ней, так как, кажется, и не подозревают, что она у них есть и нуждается в попечении гораздо более, чем тело... Они так далеки стали от всего духовного, что не могут поверить, что главное и единственное зло всех болезней, несчастий и страданий на земле есть грех, который и надо уничтожать, с которым и нужно бороться во что бы то ни стало, всеми силами, как бы трудно это ни было. А все эти вибрионы, микробы и бациллы - только орудие и средство в руках Промысла Божия, ищущего спасения души человеческой. Знает Бог, что дорог)а нам земная жизнь, что дорого нам тело, и вот на это-то и направляет Свои удары, чтобы мы опомнились и раская-лись. Посылая мор на людей, Господь тем самым напоминает нам всегда иметь пред глазами своими смерть, а за нею и Страшный суд, за которым последует вечное наказание нераскаянных грешников... К Нему-то и нужно прежде всего обращаться с молитвою о помиловании и об отвращении праведного гнева Его. Но молясь, надо стараться быть достойными милости Божией. Необходимо сознать грехи свои, раскаяться в них, решиться вести жизнь свою согласно заповедям евангельским. С покаянием должно соединить пост и воздержание, должно отказаться хоть на время от разных удовольствий, игрищ, зрелищ и праздного времяпровождения. Но как-то страшно становится от того, что видишь вокруг: с одной стороны, как будто и боятся заразных, губительных болезней, страшатся смерти и в то же самое время предаются необузданному веселью, забавам, зрелищам, совершенно забывая свои священные обязанности по своему званию православных христиан... Хотя уже бесконечное число раз говорено и переговорено о том, что наша интеллигенция далека от народа и не знает и не понимает его, но еще раз хочется крикнуть так, чтобы услышали, наконец, кому слышать надлежит: "Да постойте, Бога ради, будьте добросовестны и беспристрастны, сойдите с высоты своего величия и прислушайтесь к тому, что говорит народ!..

Пощадите, пожалейте душу народную! Вы толкуете о просвещении, вы скорбите, что народ наш темен, вы строите школы, а сами в то же время вносите тьму в среду его, развращаете его, заменяете истину Христову ложью язычества, содействуете возвращению народа к нравам языческим!.. И как не быть смертоносным язвам в стране нашей, когда мы отступаем от Бога и навлекаем на себя Его праведный гнев?! Еще удивляться надо безмерному долготерпению Божию, что Он милостиво карает нас, надо горячо благодарить Его, что не погубляет нас окончательно, и слезно умолять Его, чтобы Он не дал осуществиться злому делу и открыл сердечные очи тем, кому вверено попечение о душе народной. Покаемся же все и исправимся, и обратимся к Богу, от Которого отступили!""

Как всякого подвижника, человека глубокой веры, архимандрита Петра интересовал подвиг других. Об одном из скромных служителей Тульской епархии, протоиерее Алексие, он счел нужным написать заметку и опубликовать ее для назидания другим в епархиальных ведомостях. "На днях заходил ко мне, - писал архимандрит Петр, - один сельский протоиерей - отец Алексий. Высокого роста, стройный, худой, весь седой, с добрыми проникновенными глазами, смиренный, приветливый, добродушный - он произвел на меня самое хорошее впечатление. Давно он священствует, но священствует в бедном приходе: "Мой доход равняется доходу псаломщиков в окружных селах, - говорил он, - но я никогда не искал себе лучшего прихода; я верю, что Господь благословил мне потрудиться именно здесь. Ох, сколько я видел на себе милостей Божиих! Я вас давно поминаю, и родителя вашего поминаю. (Надо сказать, что мы увиделись только впервые, а до сего времени я даже никогда не слыхал об отце протоиерее.) У меня такое правило - я поминаю всех. Живых поминаю более семисот, а усопших - и не знаю сколько. Ведь это нетрудно. Знаете, ведь они все записаны. На проскомидии, во время Херувимской песни и "Достойно" я читаю, а потом воздохну (тут отец протоиерей приложил руку к персям, устремил глаза свои к небу, и весь взор его как-то просветлел - будто он увидел Господа и просил Его за живых и усопших), потом снова читаю и снова воздохну; я всегда так. Протоиереем я недавно сделан. Это сделал меня преосвященный, который обратил внимание на то, что я никогда ни одной свадьбы не венчаю без того, чтобы жених и невеста не знали Символа веры и молитвы Господней наизусть и с объяснениями. Трудно обучать их, но все же они обучаются... На мне вся одежда чужая, я не могу делать себе - средств нет, но слава Богу за все". Действительно, отец протоиерей весьма бедно одет. Когда мы стали расставаться, отец протоиерей подошел к иконам, приложился, помолился и стал сердечно желать мне небесных даров от Бога.

Предо мною ясно вырисовывалось все величие и красота души старца. Я представил себе следующее: бедный сельский приход, удаленный от губернского города на сто пятьдесят верст, грубый деревенский народ, все более и более развращаемый за последние годы, постоянные труды, хлопоты, службы, требы, ведение хозяйства, занятия с прихожанами, недостатки, так что к концу жизни не только не скоплено на черный день, но даже нет средств, чтобы сделать себе одежду: скудные средства ведь нужны были сиротам, которых приходилось еще воспитывать, да и бедным чадам своим о Господе. Кроме нищеты, на старость осталась еще боль в ногах, о которой отец протоиерей говорит как-то добродушно, будто она не у него, будто не его ноги отнимаются. Это, так сказать, вс¸ внешние скорби, а сколько скорбей незримых, внутренних, о которых нет сил повествовать, потому что их так много и они так всем хорошо понятны! Подумайте теперь, какова же должна быть крепость души, каково величие духа, какова непоколебимость в достижении поставленной цели, какова преданность воле Божией, каковы смирение, вера, терпение, сострадание, любовь к Богом данным прихожанам, если, несмотря на все тяготы, труды, лишения, скорби и напасти, отец протоиерей не поддался духу лукавому, так часто многих из нас прельщающему, не прельстился ни богатством, ни славою, ни ризным украшением, а остался до заката дней своих на своем посту, в глуши, в неизвестности, в трудах, среди любимых им пасомых, остался делить с ними до гроба все их нужды, скорби и радости!

А каково его бескорыстие! Он молится за живых и усопших, знаемых и незнаемых, молится бескорыстно, без надежды не только получить благодарность за свое доброе дело, но даже без надежды на то, что об этом узнают те живые, за которых он молитвы возносит. Он молится просто потому лишь, что молитва - его дыхание, потому, что, как пастырь, он считает нужным молиться, ибо знает, что вс¸ от Бога, знает, какое великое значение имеет молитва для живых и особенно для усопших, которые сами себе никак уже не могут помочь. Он молится не за родных только или знакомых, нет, он молится даже и за тех, которых никогда не видал и не знал. Он знает лишь одно, что они нуждаются в молитве, и он скромно, тихо, незаметно делает доброе дело, творит милостыню.

И вот такими-то молитвенниками и стоит еще мир, ими-то вот и поддерживается вера и жизнь наша...

Таких подвижников - молитвенников может воспитать и иметь одно лишь православие. И дай Бог, чтобы их было как можно больше".

С самого начала военных действий в 1914 году в Спасо-Преображенском монастыре был устроен лазарет на двенадцать кроватей, из которых пять были на полном содержании монастыря.

В октябре 1916 года Святейший Синод постановил направить архимандрита Петра в распоряжение епископа Алеутского Евдокима (Мещерского) для миссионерской службы в Северо-Американской епархии. Но поездка не состоялась, и вместо Америки в 1916 году отец Петр уехал проповедником на фронт, где пробыл до февральской революции 1917 года.

В 1917 году архимандрит Петр был назначен настоятелем Успенского монастыря в Твери. Здесь ему впервые пришлось испытать тяготу неволи: он был заключен в тюрьму в качестве заложника.

14 февраля 1919 года в Москве в патриарших покоях на Троицком подворье состоялось наречение архимандрита Петра во епископа. На следующий день, в праздник Сретения Господня, он был хиротонисан святым Патриархом Тихоном во епископа Балахнинского, викария Нижегородской епархии, где в то время правящим архиереем был архиепископ Евдоким (Мещерский), которого владыка хорошо знал по службе в Белеве, когда тот был епископом Каширским, викарием Тульской епархии.

Епископ Петр был высокого роста, худощавый, с длинными волосами, которые он никогда не подстригал, с рыжеватой бородой, ясными голубыми глазами. У него был очень сильный голос и хорошая дикция; когда ему приходилось служить в храме Христа Спасителя и он говорил проповедь, то по всему храму было слышно каждое слово.

В Нижнем Новгороде епископ поселился в Печерском монастыре на берегу Волги. Место памятное недавними событиями: здесь жил епископ Лаврентий (Князев), расстрелянный большевиками 6 ноября 1918 года.

В древности Печерский монастырь был расположен за две версты от Нижнего Новгорода, но около трехсот лет назад произошел обвал, здания монастырские обрушились в Волгу, остался лишь один храм, и монахи поселились ближе к городу, в так называемых Ближних Печерах. К началу ХХ века монастырь пришел в упадок. Братия была малочисленна, и с епископом Петром приехали несколько монахов. Сразу по приезде епископ завел в монастыре уставную службу. Он служил во все большие и малые праздники, во время всенощной всегда стоял в храме на настоятельском месте против чтимой иконы Печерской Божией Матери, зачастую сам читал шестопсалмие.

Профессиональным певчим трудно было выдерживать продолжительные богослужения, и епископ привлек к участию в службах народ. За правым клиросом ставили аналой, и здесь находился уставщик, сюда приходили все усердствовавшие петь и читать. В малые праздники служба продолжалась около пяти часов, в воскресные дни - шесть часов, а в двунадесятые праздники - семь, то есть с пяти часов вечера до двенадцати ночи.

Епископ служил неспешно, раздельно и громко произнося каждое слово. Шел во время каждения не торопясь, так что успевали пропеть весь полиелейный псалом. "Хвалите имя Господне" пел весь народ на два хора афонским распевом, полностью оба псалма. Во время первого часа и после литургии епископ благословлял народ. Придавая огромное значение участию прихожан в богослужении, епископ постарался наладить такое же всенародное пение и в других храмах епархии. С благословения архиепископа Нижегородского Евдокима он обратился с посланием к благочинным Нижегородской епархии, призывая их в своих благочиниях завести общенародное пение, и объяснял им его пользу.

В будние дни епископ служил литургию в домовой церкви. Каждый праздник после богослужения он говорил проповедь. В монастыре завел преподавание детям закона Божия, причем преподавал сам. Дети так привязались к нему, что зачастую собирались толпой у его крыльца в ожидании - не пойдет ли владыка куда-нибудь, чтобы его сопровождать. По дороге он что-нибудь им рассказывал, часто из своей жизни.

Иногда епископ Петр служил всенощные всю ночь. Под Рождество Христово всенощная начиналась в десять часов вечера, и после нее сразу же служилась литургия. Несмотря на столь продолжительные службы и самое простое пение, храм всегда был полон народа. Акафистов за всенощной епископ никогда не читал, но зато требовал, чтобы полностью вычитывались кафизмы; акафисты читались только на молебнах. Епископ Петр особенно любил Псалтирь, которая отражает все многообразие душевных переживаний и обстоятельств, в каких приходится бывать человеку; богодухновенная книга, она нас научает - как и о чем просить Бога. Как-то раз епископа пригласили служить в один из храмов и на всенощной почти полностью пропустили кафизмы. Епископ Петр подозвал настоятеля и сказал ему: "Почему ты не любишь царя Давида? Люби царя Давида".

Панихиды епископ всегда служил полностью, по уставу, с семнадцатой кафизмой, без всяких сокращений. "Кто отслужит по мне такую панихиду?" - говорил он. Когда ему приходилось кого-нибудь отпевать, то он служил без малейшей поспешности. Он любил молиться вместе с Церковью словами церковных гимнографов и святых подвижников, в этих словах, как и в церковных уставах, заключалась неохватная жизнь, в них еще на земле ощущалось небесное. Будучи в Воронеже, владыка говорил своему келейнику отцу Иннокентию: "Во всем твой Петр грешен, только устава никогда не нарушал".

В Печерском монастыре древний собор в честь Успения Божией Матери был в то время сильно запущен. Стены и потолок были черны от копоти. Епископ обратился к народу, прося помочь навести порядок, и сам первый влез на лестницу и промыл часть потолка. Незадолго перед Пасхой владыка сам вышел очищать от снега двор монастыря. Кто-то спросил его:

Что это вы так трудитесь, владыко святый?

Да как же? Надо будет в Великую Субботу с крестным ходом идти, а кругом снег, идти негде.

Незадолго до праздника Успения в храме начинались ежедневно служиться молебны с акафистом Божией Матери по примеру Киево-Печерской Лавры - так епископ вместе с народом готовился к встрече праздника Успения Богородицы.

Истовое, неленостное служение, искренность в вере, смирение, открытость для всех - все это народ сразу почувствовал, оценил и полюбил в епископе. Его стали приглашать на все престольные праздники в городские храмы. Приглашали его, приглашали и епархиального архиерея, но всё возрастающая популярность епископа Петра среди верующих не нравилась архиепископу Евдокиму; он стал завидовать своему викарию и в конце концов возненавидел его. Люди об этом не знали и по-прежнему приглашали их служить вместе. Это было тяжелое испытание для обоих, когда им приходилось стоять вместе на кафедре.

Владыка Петр искал выход из этого положения и решил поступить так, как заповедал Христос. Перед началом Великого поста 1920 года в Прощеное воскресенье высокопреосвященный Евдоким служил в городе, послав епископа Петра служить в Сормово, которое располагалось тогда довольно далеко от Нижнего Новгорода. Извозчиков в то время не было, и епископ ходил в храм на службы пешком. Возвращаясь после службы в Печерский монастырь, он зашел на Дивеевское подворье, где жил архиепископ, чтобы попросить прощения перед Великим постом. Он вошел в покои архиепископа Евдокима, повернулся к иконам, помолился, затем поклонился архиепископу в ноги и, поднявшись, сказал:

Христос посреди нас.

Вместо обычного: "И есть, и будет", - архиепископ ответил:

И нет, и не будет.

Молча епископ Петр повернулся и вышел.

Впоследствии, как известно, архиепископ Евдоким отпал от Православной Церкви, уклонившись в обновленческий раскол.

Началась первая неделя Великого поста. Епископ Петр служил каждый день, службы продолжались по тринадцать-четырнадцать часов в день.

Он часто служил в Сормове, и многие рабочие, узнав его поближе, полюбили его. Когда в мае 1921 года власти арестовали епископа, рабочие объявили забастовку и бастовали три дня. Власти пообещали рабочим, что отпустят архиерея, но вместо этого отправили его в Москву в ЧК на Лубянку. Его обвинили в разжигании религиозного фанатизма в политических целях.

На Лубянке епископ Петр сидел в камере с неким моряком. Для развлечения они сделали себе бирюльки из битого стекла и растаскивали их соломинками. Пока были вместе, беседовали. Беседы эти закончились тем, что владыка снял с себя нательный крест и надел на матроса.

С Лубянки епископа перевели в Бутырскую тюрьму, затем - в Таганскую. Когда его уводили из Бутырской тюрьмы, то с ним прощались все заключенные в камере, многие плакали, даже надзиратели пришли проститься. "Я вспомнил тогда прощание апостола Петра", - говорил епископ, рассказывая о своем пребывании в заключении.

В Таганской тюрьме собралось тогда до двенадцати архиереев и множество духовенства. Верующие передавали в тюрьму просфоры, облачения, и духовенство совершало в камере соборную службу. Около маленького столика становилось столько архиереев, что служебники положить было негде. Диакона не было ни одного. Тогда великую ектению начинал митрополит, а дальше все архиереи по старшинству говорили ектении по очереди.

В Таганской тюрьме епископ тяжело заболел от истощения, у него образовались фурункулы на голове, и его положили в больницу. В конце июля епископа Петра назначили на этап в Петроград. Перед отправкой разрешили свидание, пришли духовные дети владыки. Когда его вывели из Таганской тюрьмы, они подошли к владыке и шли вместе с ним через весь город до Николаевского вокзала в сопровождении конвоя. Солдаты, охранявшие архиерея, не препятствовали этому и не мешали им разговаривать. До отправки поезда оставалось еще несколько часов, и им разрешили провести их вместе. Епископ много рассказывал о своем пребывании в тюрьме и в конце беседы сказал: "Как хотел бы я открыть свое сердце и показать вам, как страдания очищают сердце".

В Петроградской тюрьме епископ пробыл до 4 января 1922 года и в день памяти великомученицы Анастасии Узорешительницы был освобожден и уехал в Москву. Всенощную и литургию на Рождество Христово он служил в храме Марфо-Мариинской обители, а на второй день праздника - в храме Христа Спасителя. В Москве он получил от Патриарха назначение быть епископом Старицким, викарием Тверской епархии.

Уехав в Тверь, владыка снова поселился в Успенском Желтиковом монастыре, где в 1918 году был настоятелем. Здесь он сразу принялся за благоустроение богослужения, заведя те же порядки, что были у него в Нижнем Новгороде. Народ помнил его и встретил с радостью. В Твери епископ Петр ввел уставное богослужение и благочестивый обычай паломничества к местным святыням.

Он сам иногда отправлялся с духовными детьми в Торжок, за шестьдесят километров. Шли пешком, дорогой владыка читал акафист преподобному Евфимию, а сопровождавшие его православные пели припев. В Марьине они останавливались на ночлег и на следующий день приходили в Торжок.

Весной 1922 года стали очевидны для всех размеры нового бедствия - голода, постигшего Нижнее Поволжье, и епископ Петр решил, не ожидая ни разрешения властей светских, ни каких-либо распоряжений властей церковных, оказать посильную помощь голодающему населению. Правящего архиерея, архиепископа Серафима (Александрова), в то время в го-роде не было, и епископ Петр фактически управлял епархией. В марте он созвал совещание членов канцелярии, существовавшей при Тверском архиепископе; на нем было решено немедленно приступить к сбору пожертвований. Постановили устроить цикл общеобразовательных лекций с тем, чтобы все сборы шли на помощь голодающим. Приняли решение разослать бывшее у них обращение архиепископа Серафима к настоятельницам монастырей с призывом принять в обитель детей голодающего Поволжья.

31 марта 1922 года епископ Петр обратился к тверской пастве с посланием, которое было разослано по всем приходам и монастырям епархии. В это трудное время он объявил, что будет служить каждый день всю неделю как священник, утром и вечером. Бывало, что кто-нибудь из прихожан, видя, что архиерей терпит нужду, отрезал от своего скудного пайка в сто граммов половину хлеба и, завернув в чистую бумагу, подавал владыке. Епископ Петр не отказывался: поблагодарит, улыбнется и возьмет кусочек в пятьдесят граммов хлеба - зачастую это и была его еда за весь день. Начинал он служить в девять часов утра, а заканчивал в четвертом часу дня. Каждый день он обращался к людям с проповедью о том, чтобы они помогали голодающим. Бывало, прихожане, слушая епископа, плакали и отдавали свое последнее.

Он сам отдал в пользу голодающих все сколько-нибудь ценные вещи из храма. Некоторые упрекали его за это. Он тогда говорил: "У нас они стоят так. Они лишние. Они не нужны. У нас, значит, они будут стоять, а там люди умирают от голода". В одной из проповедей он сказал: "У одного мальчика умер папа. Затем умерла мама. Соседи снесли маму на кладбище, а мальчик шел за гробом. И когда все ушли, он остался. Сидел на могилке и плакал. И послал письмо Господу, где написал: "Господи! Господи! Что же Ты не приходишь, ведь мама сказала, что Ты придешь, а Ты не приходишь. Я жду-жду Тебя, а Ты не приходишь". И вот сидел он на могилке у мамы, плакал и говорил: "Мама, ты слышишь, я послал Господу письмо, а Он не приходит". Так он сидел и плакал и наконец уснул.

Вскоре пришел один человек, разбудил мальчика и спросил его, почему он здесь спит. И мальчик ему все рассказал.

"Так вот, - сказал человек, - Господь послал меня к тебе". И он взял мальчика к себе и воспитал его.
Вот видите, как надо просить Господа и как детская молитва доходит до Господа".

В середине лета служащие епархиального управления, все, кто не участвовал в богослу-жении, оказались без средств к существованию, и епископ обратился к благочинным епархии с просьбой о помощи.

Летом 1922 года начался обновленческий раскол; раскольники при поддержке советских властей принялись за разрушение Церкви. В июне 1922 года митрополит Сергий (Страгородский), архиепископ Серафим (Мещеряков) и архиепископ Евдоким (Мещерский) выпустили воззвание, в котором признали законность обновленческого ВЦУ как высшей церковной власти.

Некоторые священники - кто под воздействием соблазнительных аргументов, кто под угрозой физической расправы - присоединились к обновленчеству. Епископ Петр немедленно таковых запретил в священнослужении, предав факт запрещения широкой огласке, чтобы предупредить православных мирян об опасности отпадения их от Церкви.

19 сентября 1922 года епископ Петр обратился к тверской пастве с воззванием, в котором изъяснял сущность обновленческого движения и отношение к нему Православной Церкви. Текст обращения был подан цензору тверского отдела ГПУ для получения разрешения на публикацию. Цензура ГПУ отказала епископу в публикации обращения: "Ввиду того, что обращение натравливает одну часть духовенства и верующих на другую, - писал цензор, - что возбраняется декретом об отделении церкви от государства, который предоставляет право каждому гражданину и обществу верить, во что он хочет, и молиться, кому и как хочет, в печатании данного обращения отказать, а епископа Петра привлечь к ответственности за неподчинение соввласти, за применение во время письма дореволюционной орфографии".

Обвинение в написании письма по дореволюционной орфографии было недостаточным, и заместитель начальника 6-го отделения секретного отдела ГПУ Тучков, ведавший надзором за Церковью, потребовал от Тверского ГПУ доказать, что епископ Петр распространял воззвание. ГПУ стало допрашивать близких к архиерею священников. Первым допросили настоятеля Владимирской церкви протоиерея Василия Куприянова. Следователь спросил, каково его отношение к советской власти.

Повинуюсь по христианской совести, - ответил священник.

Как вы смотрите на обновленческое движение и ВЦУ?

ВЦУ, как самозванную организацию, не признаю.

Что вы можете сказать о неразрешенном воззвании епископа Петра... и считаете ли его преступным, так как таковое является натравливающим как духовенство, так и мирян друг на друга?

С моей стороны, я преступности никакой не нахожу.

Как распространяется воззвание среди духовенства?

Распространителей я не знаю, а также не знаю, было ли таковое распространено.

Снова следователь спрашивал об обновленческом ВЦУ. Наконец это надоело священнику, и он написал: "Если ВЦУ есть управление Государственной Церкви, то об этом должно быть объявлено, и тогда все повинующиеся советской власти естественно будут повиноваться и ВЦУ. А так как Церковь в настоящее время по законам считается отделенной от государства, то ВЦУ для меня является организацией неизвестной; неизвестно, по каким законам и правилам она организовалась; по церковным канонам, как не имеющая начала в церковной Соборной власти, она является для меня организацией болезненной, самочинной, во вред правильным взаимоотношениям между советской властью и Православной Церковью".

На допросе достаточно было выказать малейшее сочувствие процессу обновления и реформирования, как следователи тут же спрашивали:

Каким путем вы предполагаете провести обновленческое движение?

Созывом Собора, а до созыва такового я ВЦУ не признаю и считаю таковое самозванным, - ответил священник Алексей Бенеманский, вызванный на допрос в ГПУ по делу епископа Петра.

Арестовать епископа и вести дело в Твери местное ГПУ побоялось и 15 ноября сообщило Тучкову: "Епископ Петр предварительным следствием уличен в распространении не разрешенного цензурой обращения и на днях будет арестован со всей кучкой тихоновцев. Просим вашего разрешения препроводить епископа Петра с его компанией и со всем материалом сразу же после ареста к вам во избежание возбуждения фанатиков".

В тот же день секретный отдел ГПУ ответил, что предлагает "выслать епископа Петра и других проходящих по этому делу лиц" в Москву. 24 ноября 1922 года епископ был арестован. Вместе с ним были арестованы протоиереи Василий Куприянов и Алексей Бенеманский, казначей Новоторжского Борисо-Глебского монастыря иеромонах Вениамин (Троицкий), секретарь епископа Александр Преображенский и Алексей Соколов. На следующий день следователи допросили епископа.

Ваш взгляд и отношение к советской власти?

Как на рабоче-крестьянскую власть, которую я вполне признаю и подчиняюсь.

Ваша личная материальная помощь голодающим?

Был один случай в Вышнем Волочке, где много было пожертвовано в пользу голодающих - пять миллионов рублей, официально зафиксированных сборщиками. В дальнейшем моя помощь голодающим выразилась в даче на тарелку при богослужениях приблизительно по миллиону рублей каждый раз, и были даже таковые случаи, когда ко мне непосредственно в покои обращались голодающие за помощью и получали ее. Иногда в виде одежды или хлеба и деньгами. Но главною моею заслугою является не личная помощь, а призыв духовенства и мирян к помощи голодающим.

Каковы ваши средства к существованию?

Средства к существованию получаю в виде денег, отчисляемых в приходах на содержание епархии, и таковых я получил за все время 22-го года в сумме около тридцати миллионов рублей, а во-вторых, помощь отдельных верующих (но не духовенства). Помощь верующих заключается в даче мне хлеба, картофеля и других продуктов... Других источников не имею. Вся обстановка в покоях, как-то: мебель, столы, ковры и прочее - принадлежит монастырю...

Ваше отношение к обновленческому движению духовенства вообще и, в частности, к организации Высшего Церковного Управления?

Обновленческое движение считаю необходимым в Церкви, но в рамках неприкосновенности догматов. ВЦУ считаю канонически незаконным и самозванным учреждением до признания его Поместным Собором Российской Церкви.

Что вы предпринимали для противодействия деятельности ВЦУ и какова причина организации Совета при епископе?

Распоряжениям ВЦУ не подчинялся, но противодействий его деятельности не предпринимал совершенно никаких. Совет при епископе был избран духовенством и мирянами 17 августа сего года по моей просьбе, по причине моего болезненного состояния. Избрание Совета произошло не по моей инициативе, так как я просил избрать не Совет, а лишь лиц мне в помощь. Указанный Совет ни разу не собирался, как мне известно, по причине незарегистрирования органами власти.

Причина активной борьбы, то есть словом и делом, со сторонниками ВЦУ?

Их еретическое учение, то есть отрицание рая и ада и тому подобное; кроме этого, они являются, по моему мнению, политическими деятелями, что я вывожу из ряда статей и заметок как в журнале "Живая Церковь", так и в периодической печати.

Ваш взгляд и отношение к Патриарху Тихону?

Признаю его главою Русской Церкви в церковных делах.

Когда вам стало известно о запрещении цензурой вашего последнего воззвания?

Кто и где переписывал с вашего черновика воззвание на машинке, в каком количестве экземпляров и как таковые расходились?

Кто-то из богомольцев взял у меня переписать для предоставления военному цензору и представить мне напечатанным.

Сколько раз и где вы лично зачитывали указанное выше воззвание?

Лишь один раз в церкви Николы на Плацу.

У кого из членов епископского Совета хранится епархиальная переписка в настоящее время и те письма, которых не оказалось в конвертах при обыске?

Епископского Совета в епархии нет, а поэтому вся переписка, в том числе и сообщения в конвертах, которые найдены при обыске, мною переданы в канцелярию с резолюциями.

Какие откуда получали сведения о результатах распространения или влияния вашего воззвания?

Совершенно мне ничего неизвестно.

30 ноября арестованные были отправлены в Москву и заключены в Бутырскую тюрьму. В декабре им было предъявлено обвинение в распространении воззвания епископа Тверского Петра под заглавием "Возлюбленным о Господе верным чадам церкви Тверской", направленного "явно против всякого обновленческого движения в церкви и в поддержку контрреволюционной политики Тихона".

26 февраля 1923 года Комиссия НКВД по административным высылкам приговорила епископа Петра, священников Василия Куприянова и Алексея Бенеманского, мирянина Александра Преображенского к ссылке в Туркестан на два года, мирянина Алексея Соколова - к ссылке в Нарымский край на тот же срок.

После оглашения приговора всех заключенных перевели в Таганскую тюрьму. В середине марта на пятой неделе Великого поста, на "стояние Марии Египетской", епископа Петра в составе большого этапа отправили в Ташкент. Перед отправкой дали личное свидание с духовными детьми. У епископа от недоедания был авитаминоз, и вся голова была забинтована. Сопровождал этап усиленный конвой, и во все время следования от Таганской тюрьмы до Казанского вокзала, откуда отправлялся поезд, никому из провожавших не разрешили подойти к осужденным.

В апреле этап прибыл в Ташкентскую тюрьму. В пасхальный четверг все были вызваны из тюрьмы в комендатуру ГПУ. Здесь осужденным было объявлено, кому куда следовать дальше. Причем взяли подписку, в соответствии с которой они должны были покинуть Ташкент в тот же день. В комендатуре выяснилось, что в ссылку их отправляют по разным местам. Епископу Петру было назначено ехать в Перовск, протоиерей Алексей Бенеманский отправлялся в Самарканд. Но как бы то ни было, после пятимесячного заключения они впервые вышли за стены тюрьмы. Выйдя из комендатуры ГПУ, перекрестились - за все слава Богу - и отправились разыскивать друзей. Долго бы они, вероятно, искали, если бы Господь в самом начале их поисков не послал им навстречу знакомую женщину.

Она довела их до дома при соборе, где была приготовлена для них комната. В доме их уже ожидали члены соборного причта и благочестивые прихожане. К приходу ссыльных был приготовлен обед, а прихожане нанесли множество куличей, чаю, сахара, всем ссыльным подарили по рубашке из местной ткани.

Проявление любви к приехавшим исповедникам было столь очевидно и столь велико, что как никогда ясно увиделось, что с такой бескорыстной любовью друг ко другу могут относиться только христиане. Одни остались с приехавшими, другие, забрав их документы, отправились на вокзал за билетами. Поезд на Самарканд, которым должен был ехать протоиерей Алексей Бенеманский, отправлялся в одиннадцать часов ночи. На поезд, которым должен был ехать владыка, билетов не оказалось, и он вынужден был остаться. В семь часов вечера стали прощаться. Епископ Петр сказал слово отъезжающим, ответное слово сказал протоиерей Алексей. Епископ заплакал, заплакали и все присутствовавшие. Расставались на два года, причем при таких обстоятельствах, когда никто не мог с точностью предположить будущего. Волнение владыки было столь велико, что он поспешил уйти в приготовленную для него комнату.

События прошедшего года - обновленческий раскол, арест Патриарха Тихона, попытка обновленцев захватить церковную власть - ставили один и тот же вопрос: как надо поступать, не жертвуя Христовой истиной и интересами Церкви, и в то же время избежать прямого столкновения с властью. Желание избежать раскола влекло к политике компромисса, но это не успокаивало совесть, хотелось отыскать твердую каноническую и правовую почву. Время ставило насущные вопросы церковно-канонического характера, и многие не готовы были дать на них ответы по существу. В одном из писем епископ Петр писал отцу Алексею Бенеманскому: "В неделю за литургией я вдруг ясно понял, какую точку зрения должен был я иметь в вопросе о поминовении Святейшего [*]. Я должен был твердо помнить, что Святейший не имел права единолично отменять те канонические правила, которые приняты и утверждены Церковью... Стало быть, если бы он и отменил их, то это было бы незаконно и несоглашающиеся были бы правы..."

В 1923 году был освобожден из заключения святой Патриарх Тихон; он подал властям список архиереев, без которых не мог управлять Церковью. В их числе был и епископ Петр. В конце 1924 года владыка прибыл в Москву, а 16 июля 1925 года, уже после смерти Патриарха Тихона, Местоблюстителем патриаршего престола святым митрополитом Петром он был послан в Воронеж в помощь митрополиту Владимиру (Шимковичу), которому было тогда восемьдесят четыре года.

Епископ Петр служил в огромном пятипрестольном храме во имя Сошествия Святого Духа на Терновой поляне, но чаще он служил в Покровско-Преображенском храме бывшего Девичьего монастыря, при котором и жил. Во время его богослужений храм был всегда полон молящимися, было так тесно, что не всегда можно было поднять руку, чтобы перекреститься. Епископ со всеми был приветлив, внимателен и ласков, всех любил, все для него были родными и близкими, и народ вскоре полюбил его ответно.

Епископ пробыл в Воронеже до осени 1925 года, когда был вызван в Москву к Тучкову. 23 ноября, попрощавшись с воронежской паствой, он отбыл в Москву.

6 января 1926 года, в канун Рождества Христова, скончался митрополит Воронежский Владимир. Тело почившего внесли в церковь при горьком плаче народа. На панихидах было так много людей, что свечи от духоты гасли. Воронежская паства почувствовала себя осиротевшей. Многие спрашивали: когда же приедет владыка Петр? Воронежская блаженная, Феоктиста Михайловна, жившая в ту пору в Девичьем монастыре, говорила: "Мясоедом приедет". Епископ Петр приехал 10 января и вместе с прибывшим на погребение митрополитом Курским и Обоянским Нафанаилом (Троицким) отпевал почившего митрополита. Погребение митрополита Владимира, которое собрало множество верующих, переросло в народное собрание, единодушно пожелавшее, чтобы преосвященный Петр взошел на Воронежскую кафедру.

Чтобы наперед оградить архипастыря от возможных притеснений со стороны советской власти, ему были поставлены православными прихожанами условия - неучастие в политических группировках, выступающих против советской власти, и лояльность по отношению к последней.

В свою очередь православные давали перед властями поручительство в политической благонадежности архипастыря. Одновременно с этим они обязывались предоставлять двух делегатов в случае вызова архипастыря в органы советской власти, чтобы быть вполне осведомленными в политической деятельности своего архиерея. 12 января уполномоченные православных приходов Воронежской епархии направили епископу Петру заявление, на которое он дал свой ответ: "От всего сердца благодарю православно верующих Воронежской епархии за оказанную мне большую честь - приглашение меня на их славную архиепископскую кафедру, и за выраженное мне доверие. Видя в единодушном избрании меня трудящимися глас Божий, не дерзаю отказываться и изъявляю свое полное согласие на занятие Воронежской кафедры; что же касается предложенных мне условий, то нахожу их совершенно соответствующими моим убеждениям и моему настроению, ибо, с одной стороны, я твердо верю в то, что подлинное христианство содержится только в исповедуемой нами святой Православной Церкви, а отнюдь не в каких-либо новопоявляющихся беззаконных, с канонической точки зрения, религиозных организациях, а с другой - я все время признавал и признаю со всеми трудящимися соввласть, против которой не выступал и не выступаю ни словом, ни делом, а потому добровольно и охотно принимаю предлагаемые мне условия и обязуюсь исполнять их нерушимо, в чем и подписуюсь".

После народного избрания на Воронежскую кафедру епископ уехал в Москву, чтобы получить подтверждение народного выбора от священноначалия. Заместитель Местоблюстителя митрополит Сергий признал это избрание и назначил епископа Петра на Воронежскую кафедру с возведением его в сан архиепископа, сказав при этом, что посылает в Воронеж лучшего проповедника Московской патриархии.

Верующие, встречавшие архиепископа Петра на вокзале, сообщили, что множество православных уже ожидает его в Алексеевском монастыре и желает, чтобы он отслужил панихиду по почившему митрополиту Владимиру.

В монастыре владыке подарили иконы святых Митрофана и Тихона, и один из рабочих, прихожанин храма, сказал приветственное слово, пожелав архиепископу Петру, как Воронежскому архипастырю, чтобы молитвами этих святителей Господь сохранил его на Воронежской кафедре.

Церковное положение в Воронеже было таково, что многие храмы к этому времени были захвачены обновленцами, руководил тогда обновленцами лжемитрополит Тихон Попов. Митрополит Владимир, хотя и был убежденным противником обновленчества, оказать сколько-нибудь значительное сопротивление ему не мог, так как был стар и немощен, и верующие Воронежа своими силами старались бороться с обновленцами. Во время приезда епископа Петра в Воронеж в 1925 году, еще при жизни митрополита Владимира, обновленцы пытались захватить Покровско-Преображенскую церковь бывшего Девичьего монастыря; верующие отправили в Москву к председателю Президиума Верховного Совета Калинину председателя церковного совета Семена Цикова с просьбой к властям положить предел беззаконию. Перед отъездом Семен пришел к епископу Петру взять благословение на поездку. Владыка благословил и попросил зайти в Москве к Местоблюстителю митрополиту Петру, подробно рассказать о происходящих в Воронеже церковных событиях и взять у него для Воронежского архипастыря облачение. Посланец все это благополучно исполнил, что вызвало недовольство властей, когда они об этом узнали.

Пребывание архиепископа на Воронежской кафедре, его истовое совершение богослужений, любовь к верующим - все это действовало на обновленцев уничтожающе. Благодать Божия через своего избранника видимо попаляла ложь, лицемерие и лукавство обновленческого движения, и обновленцы немало предпринимали усилий, чтобы удалить архиепископа из Воронежа, действуя через светские власти.

С частью воронежского духовенства у архиепископа Петра близких отношений не получилось, и прежде всего потому, что многие из них были противниками продолжительных богослужений; некоторые, не дожидаясь конца всенощной, уходили из церкви, когда служили с архиепископом. В Воронеже архиерей был особенно дружен с народом, который собирался на его службы в великом множестве. С ним архиерей проводил все свои дни - в церкви и дома, куда к нему беспрерывно шли со своими нуждами люди. И часто можно было видеть, с какими понурыми лицами входили к нему посетители с какой-нибудь скорбью, а выходили утешенными, с сияющими лицами.

Служил архиепископ по афонскому чину: каноны, кафизмы, стихиры - все читалось и пелось неспешно, без пропусков, поэтому службы длились по нескольку часов, но народ не уходил из храма до окончания богослужения.

Архиепископ Петр не любил партесного пения и наладил в храме пение народа, чтобы пела вся церковь. Часто, стоя на кафедре, он сам запевал "Хвалите имя Господне", и затем все пели полностью оба псалма афонским распевом. Центр народного пения в храме составлял небольшой хор, который в шутку называли "капеллой"; управлял им талантливый и неутомимый регент архимандрит Игнатий (Бирюков). Клиросному послушанию он отдал много лет жизни, собирая от многих мест и затем вводя в церковный обиход древние распевы. После службы люди подходили к архиепископу под благословение, а в это время весь храм пел стихиры и тропари. Ввиду огромного стечения народа на богослужениях архиепископа, верующие рабочие взяли на себя обязанности добровольных блюстителей порядка.

При высокопреосвященном Петре началось возвращение храмов из обновленчества в православие. Чин принятия духовенства архиепископ совершал с большой торжественностью. Владыка стоял на кафедре, а кающиеся священники с амвона приносили архиерею и всему народу свое покаяние. Затем кающиеся земно кланялись, и пелась хвалебная песнь святого Амвросия Медиоланского "Тебе Бога хвалим". Священники, принесшие покаяние, не сразу допускались к служению, им архиепископ благословлял первое время оставаться на клиросе. Перед началом богослужения обновленческие храмы заново освящались. Во всех возвращающихся в православие церквях архиепископа Петра встречали с крестным ходом, с хоругвями, при огромном стечении народа. Все это вызывало гнев обновленцев, у которых оставалось все меньше церквей. Деятельность архиепископа Петра в Воронеже обновленцы на своем епархиальном съезде назвали "петрозвериадой".

Неизменным спутником и сослужителем архиепископа Петра был архимандрит Иннокентий (Беда). Человек тихий и кроткий, он был ближайшим помощником архиерея. Его архиепископ посылал в Саровский монастырь за нотным акафистом преподобному Серафиму, который затем служился каждую среду.

Сразу же по приезде в Воронеж владыка пришел в административный отдел. Объяснил чиновникам, что он назначен в Воронеж правящим архиереем и приехал, чтобы принять на себя управление епархией. Затем попросил, чтобы административный отдел зарегистрировал его как официального главу Воронежской епархии. В ответ ему было сказано, что власти его не знают, не признают, дела с ним не имели и не желают иметь. Они, как представители рабоче-крестьянской власти, считаются только с волей рабочих и представителей верующих.

После такого ответа властей верующие рабочие сами принялись за хлопоты по легализации епархиального управления под возглавлением архиепископа Петра. Несколько раз рабочие ходили к председателю исполкома Шарову и настоятельно просили зарегистрировать епархиальное управление. Административный отдел в конце концов разрешил общегородское собрание верующих, которое должно было заслушать декларацию архиепископа и избрать членов епархиального управления. ОГПУ потребовало от архиепископа повлиять на рабочих, чтобы они не собирали делегации и не ходили к председателю исполкома. Насколько это было возможно, он просьбу эту исполнил. Взамен ОГПУ обещало в вопросе о регистрации архиепископа договориться с властями.

Обстановка в городе становилась все более накаленной: несколько раз архиепископ получал письма с угрозами, были случаи, когда в него с крыши бросали камнями. В конце концов рабочие предложили учредить охрану архиерея, которая сопровождала бы его на улице, а также оставалась ночевать у него в доме на случай провокации. Чаще всего в доме архиепископа ночевали Петр Атаманов, Семен Циков, Василий Сироштан и Иван Немахов. Архиепископ мало верил в эффективность охраны, разве что от мелких провокаций, но не мог отказать верующим в праве защищать главу епархии. Власти, опасаясь народа, могли, конечно, отложить арест архиепископа, но не собирались отменять его совсем. Старец Нектарий Оптинский, к которому архиепископ Петр обращался за советами, передал ему: если дело так и дальше пойдет, архиепископу не избежать ареста. Владыка был благодарен людям за их заботу и всегда вечером, прежде чем лечь спать, спускался в прихожую узнать, накормлены ли они, и благословить их на ночь.

Признание православными главой епархии архиепископа Петра не облегчало бремени служения его на Воронежской кафедре, потому что юридически власти признавали Церковью только обновленцев, и Православная Церковь хотя и существовала, но была как бы нелегальной. Такое положение затрудняло поездки архиепископа по сельским приходам епархии; эти поездки рассматривались как контрреволюционная деятельность, на них требовалось каждый раз разрешение властей, а они его не давали. С ходатайством к властям о разрешении архиепископу поездок по приходам епархии пошел председатель церковного совета Семен Циков, но безрезультатно. Представитель властей на все просьбы ответил: "Что вы, городские, за деревню беспокоитесь? Служит у вас архиепископ в городе - и ладно, а за деревню вы не хлопочите". После такого ответа Семен Циков направил посланцев в деревенские приходы сказать, чтобы они прислали своих ходоков, дабы вместе хлопотать о разрешении архиепископу поездок по епархии. Сельские приходы составили свое поручительство о политической благонадежности архиерея, но и эти хлопоты ни к чему не привели. Чем больше людей хлопотало за архиепископа Петра, тем большую ненависть он вызывал у властей. Обстановка в городе в то время была такова, что архиепископ счел нужным обратиться с посланием к воронежской пастве, одновременно отослав его текст в газету "Воронежская коммуна" с просьбой опубликовать, предполагая таким образом смягчить напряженность отношений между Церковью и властями в Воронеже.

Архиепископа Петра стали вызывать на допросы в ОГПУ. Держался он при этих визитах спокойно. Входя в кабинет следователя, он оглядывался, как бы ища икону, но ее, естественно, не было, и он крестился на правый угол, в пояс кланялся и только тогда начинал разговор со следователем. Рассказывали, что служащие ОГПУ невольно при его появлении обнажали головы.

Успенским постом архиепископ каждый день служил акафист Успению Божией Матери, после которого бывал крестный ход вокруг храма Алексеевского монастыря.

Осенью 1926 года должен был состояться под руководством Тучкова съезд обновленцев, и в связи с этим ОГПУ проводило обыски у православных архиереев. Как-то вернувшись из церкви, архиепископ Петр увидел у дверей своей квартиры милиционеров, которые вошли вслед за ним и, предъявив ордер, приступили к обыску. Пока шел обыск, у дверей квартиры собралась огромная толпа. После обыска заместитель начальника отделения милиции предложил архиерею проследовать с ним для допроса. Архиепископ, указывая на собравшуюся перед домом толпу, предупредил о могущих быть неприятностях. Заместитель начальника ответил, что как бы то ни было, но у него есть распоряжение доставить архиерея в отделение милиции, и он это распоряжение выполнит. А чтобы не было неприятностей в результате столкновения народа с милицией предложил архиепископу выйти через некоторый промежуток времени после того, как дом покинет милиция. Так владыка и сделал.

Когда архиепископ Петр вышел из дома, его встретила толпа числом около трехсот человек, которая пошла вслед за ним и остановилась у входа в милицию. В само здание вошли только несколько человек, которые решительно прошли в кабинет начальника отделения милиции, где производился допрос, и потребовали ответа - на каком основании задержан архиепископ. Также они потребовали, чтобы допрос проходил в их присутствии. Начальник отделения ответил категорическим отказом и решительно заявил, чтобы они немедленно покинули помещение. Рабочие вышли на улицу и, обратившись к народу, сказали, что владыку хотят арестовать, между тем как милиция не имеет права вызывать архиепископа для допроса, а должна допрашивать у него на дому. Люди на улице заволновались. Вышедшие из здания милиционеры попытались разогнать толпу силой, но безуспешно. Отовсюду слышались крики, стоны, плач, но люди не расходились. Начальник отделения, видя, что ничто не помогает, пригрозил архиепископу, что, если беспорядок не прекратится, он вызовет конную милицию и разгонит верующих.

Да вы выйдите к народу и скажите ему, что со мной ничего не случится, и люди успокоятся и разойдутся, - посоветовал архиепископ.

Нет, вы сами идите и скажите, - ответил начальник.

Архиепископ вышел к народу и попытался его успокоить, но люди закричали, чтобы начальник сам вышел к ним и дал слово, что архиепископ не будет задержан. Тот вышел и пообещал им это, но люди не уходили, требуя освобождения архиерея. Начальник отделения милиции отдал распоряжение задержать людей, наиболее близких к архиепископу, - всех тех, кто входил к нему в кабинет. Милиционеры бросились в толпу, но люди сопротивлялись, окружая плотным кольцом каждого из тех, кого милиционеры пытались схватить. С большим трудом удалось им арестовать несколько человек, в их числе Немахова, Огаркова, Суховцева. Арест произвел на людей удручающее впечатление, и некоторые стали расходиться. В довершение был вызван конный наряд милиции, который разогнал оставшихся. Когда после допроса владыка пошел домой, на улице его ожидало всего несколько человек.

29 октября 1926 года архиепископ был вызван в Воронежское ОГПУ. Перед уходом из дома он нарочито подробно рассказал об этом вызове своему келейнику. В ОГПУ архиерею показали телеграмму, в которой говорилось, что он вызывается к Тучкову в Москву для совещания по церковным вопросам с митрополитами Сергием (Страгородским) и Агафангелом (Преображенским). Когда архиепископ вернулся оттуда, перед домом и в самой квартире его уже ожидало множество людей. Из близких были Циков, Атаманов, Половников, Москалев, Горожанкин и некоторые другие. Архиепископ сообщил, что власти предложили ему выехать в Москву. Кто-то из присутствовавших посоветовал послать к Тучкову в Москву делегатов, чтобы просить об отсрочке вызова архиепископа и вообще узнать - зачем его вызывают и в чем состоит его дело. А пока решили просить начальника местного ОГПУ об отсрочке поездки, чтобы рабочие могли за это время оформить отпуска для поездки в Москву. На следующий день владыку снова вызвали в ОГПУ, и на этот раз он сказал его сотрудникам: "Вы сами идете против народа, сами раздражаете его и волнуете; я с вами, чекистами, разговаривать больше не буду, разговаривайте сами с народом и вывертывайтесь, как хотите".

В тот же день к святителю пришли представители рабочих и сообщили, что они выезжают в Москву для переговоров с Тучковым, а также отправляют делегацию на беспартийную рабочую конференцию, которая будет проходить в Москве 27 ноября. Они найдут председателя воронежского исполкома Шарова и попросят его, чтобы он в свою очередь переговорил с Тучковым.

Владыка благословил их на поездку и сообщил домашний адрес Тучкова. В тот же день архиепископу принесли проект двух телеграмм: одну - Тучкову, другую - на имя ХV Всесоюзной партийной конференции. Владыка благословил отправить, посоветовавшись предварительно с Дмитрием Москалевым, который был в прошлом юристом.

Приехав в Москву, Семен Циков и Алексей Горожанкин пришли к Тучкову домой, чтобы объясниться по поводу вызова Воронежского архиерея в Москву. Тучков, увидев на пороге своей квартиры рабочих, пришедших хлопотать за архиерея, был разгневан до крайности и с раздражением посоветовал им прийти к нему в ОГПУ. За визитом в ОГПУ мог последовать арест, и рабочие вместо того, чтобы идти на Лубянку, отправились в Дом Советов, где разыскали воронежских делегатов, и в частности председателя воронежского исполкома Шарова, которого и попросили заступиться за архиепископа Петра. Шаров выслушал их молча, но на одном из последующих заседаний городской конференции рабочих выступил с нападками на архиепископа; он сказал: "Петр Зверев - это духовное лицо, которое под флагом религии может вести и ведет рабочих не туда, куда надо". Затем зачитал телеграмму верующих: "Москва. Президиуму ХV Всесоюзной конференции. Через местное Воронежское ОГПУ Тучков требует выезда в Москву единственного избранного народом православного Архиепископа Петра Зверева. Православных в Воронежской губернии 99%, исключительно рабочих и крестьян. Вызов Архиепископа волнует верующих рабочих, особенно вследствие распространяемых обновленцами слухов о высылке нашего Архиепископа. Для прекращения волнения верующих рабочих и народа запросите Тучкова о причинах вызова Архиепископа. Заключив договор с Архиепископом при его избрании и поручившись зорко следить за его работой, считаем своим долгом знать причины и цель его вызова. Для выяснения вопроса о прекращении волнений затребуйте выезда в Москву делегации верующих рабочих железной дороги. Отвечайте. Воронеж. Терновая церковь - рабочим" (и далее подписи. - И. Д.).

По прочтении телеграммы некоторые из делегатов вскочили с мест и стали кричать: "Таких людей клеймить!.."

В тот же день была принята резолюция: "Конференция требует тщательного расследования разлагающей единство рабочего класса и враждебной рабочему делу деятельности Петра Зверева... Требует немедленного изолирования и удаления из Воронежской губернии..." А также: "Исключить девять человек, подписавших телеграмму, из профсоюзов и удалить их с производства. Обсудить вопрос об их деятельности и предать суду. Провести показательный процесс! Предать суду Петра Зверева! И наконец - немедленно арестовать архиепископа Петра Зверева".

Сообщение обо всем этом было опубликовано 28 ноября в газете "Воронежская коммуна". Это был первый день Рождественского поста, и архиепископ Петр служил литургию. Вероятно предчувствуя близкий арест, он был печален. В ту же ночь к нему явились сотрудники ОГПУ для произведения обыска и ареста. Когда они начали стучать в дверь дома, келейник владыки, архимандрит Иннокентий, покрепче закрыл дверь и задвинул щеколду и не пускал их до тех пор, пока владыка не сжег все письма и документы, касающиеся других людей, которым они могли навредить. После обыска архиепископ Петр был немедленно доставлен в ОГПУ. Утром весть об аресте архиерея разнеслась по городу, и многие пошли к зданию тюрьмы, чтобы узнать о судьбе своего архипастыря. Они увидели его только вечером, когда стража вывела архиепископа из здания и посадила в автомобиль, чтобы везти на вокзал. Верующие бросились к вокзалу, но сотрудники ОГПУ оцепили его и не пропускали никого на перрон, пока не отошел поезд с арестованным архиепископом. По прибытии в Москву он был заключен во внутреннюю тюрьму ОГПУ на Лубянке.

Вместе с архиепископом Петром был арестован архимандрит Иннокентий и другие близкие ему люди, большей частью рабочие: Василий Сироштан, Иван Немахов, Семен Циков, Петр Тимофеев, Дмитрий Москалев, Георгий Пушкин, Мария Марченко, Агриппина Буданова. Все они были заключены в Бутырскую тюрьму. Следствие вел уполномоченный 6-го отделения СО ОГПУ Казанский. Он спрашивал архиепископа Петра:

Что за беседы по поводу положения Церкви в государстве бывали у вас с приезжавшими иногда из епархии церковниками? Почему вы там выставляли положение о необходимости мученичества?

Моя точка зрения по этому вопросу ясна хотя бы из подаваемых мной документов и обращений декларативного характера, - отвечал архиепископ. - Сам я никогда в беседах этого вопроса не поднимал, с кем бы ни разговаривал, но если меня спрашивали, то отвечал. Мне приходилось, возможно, высказывать мнение по этому вопросу по поводу существующей в Православной Церкви группы, непримиримо к государству относящейся, предпочитающей мученичество, то есть, как я понимаю, стеснение в правах и так далее, урегулированию отношений. Может быть, я, знакомясь с этой точкой зрения, когда-нибудь и упустил из виду заявить слушателям, что эта точка зрения не моя, так как, повторяю, я вовсе не считаю, что мученичество в настоящее время выгодно для Церкви. Во всяком случае я думаю, что моя точка зрения была слушателям известна, хотя бы из рассылавшихся обращений. Элемента злостности в разговорах о мученичестве не было безусловно.

В конце марта следствие было закончено. В обвинительном заключении следователь Казанский писал: "Подъем церковнического активизма совпал с приездом в город Воронеж Зверева Петра, прибывшего в качестве управляющего реакционной церковью губернии... Имя Зверева послужило флагом при выступлениях воронежских черносотенцев. Выступавшие добивались для него всяческих гарантий и исключительных правовых положений, используя при выступлениях эти требования как лозунги. Выступления, начавшись с хождения по разным учреждениям и представителям власти отдельных ходоков, вскоре сменились многочисленными депутациями к председателю исполкома и другим; депутации эти не ограничивались хождениями по учреждениям, а очень часто направлялись на квартиры ответственных работников и в повышенном тоне выставляли определенные требования. Через некоторое время шествия этих депутаций начали принимать характер своеобразных демонстраций, причем участие в последних принимали уже не только церковники, но и прочие граждане города Воронежа..."

26 марта 1927 года Особое Совещание при Коллегии ОГПУ приговорило архимандрита Иннокентия, Ивана Немахова, Семена Цикова к трем годам заключения в концлагерь; Марию Марченко, Агриппину Буданову - к трем годам ссылки в Среднюю Азию; Георгия Пушкина - к трем годам ссылки в Казахстан. Остальным предполагали дать б)ольшие сроки, но не желая, чтобы дело шло через суд, добились от Президиума ЦИК разрешения вынести приговор самим; 4 апреля Коллегия ОГПУ приговорила архиепископа Петра и Дмитрия Москалева к десяти годам заключения в концлагерь, Василия Сироштана - к пяти годам заключения.

В свое время блаженная Паша Саровская говорила владыке, что он будет заключен в тюрьму трижды. Три тюрьмы уже были позади, и он стал думать - четвертой не будет. Незадолго до ареста дивеевская блаженная Мария Ивановна прислала к нему сказать: "Пусть владыка сидит тихо..."

Этап в Соловецкий концлагерь отправляли с Ярославского вокзала. Власти разрешили духовным детям проводить архиепископа. Владыка, увидев их, крикнул:

Есть ли тут дивеевские?

Среди провожавших были две дивеевские сестры.

Он им сказал:

Передайте от меня поклон блаженной Марии Ивановне.

Весной 1927 года архиепископ Петр прибыл в Соловецкий концлагерь. Он был определен в 6-ю рабочую роту 4-го отделения, располагавшуюся в стенах Соловецкого кремля, а затем переведен в 4-ю роту 1-го отделения, располагавшуюся там же. Здесь он работал сторожем вместе с архиепископом Курским Назарием (Кирилловым). После освобождения архиепископа Прокопия (Титова), работавшего счетоводом на продовольственном складе, где трудилось одно духовенство, на его место был назначен архиепископ Петр. Жил он тут же, в помещении рядом со складом, в маленькой комнате, вместе с епископом Печерским Григорием (Козловым). В то время в Соловках еще действовала церковь преподобного Онуфрия Великого, оставленная для вольнонаемных соловецких монахов, и молитва за службами в храме была огромным для него утешением.

Из Соловков владыка старался писать как можно чаще, насколько позволяли условия заключения, почти в каждом письме поминая воронежскую блаженную Феоктисту Михайловну, которую он очень почитал, прося ее святых молитв.

Своей воронежской пастве из Соловецкого лагеря архиепископ писал:

"7 августа 1927 года. Да хранит Господь всех вас в мире, здравии и благополучии. Всех с любовью помню, за всех молюсь. Всем кланяюсь и всех благословляю. Мы пока по милости Божией живы, здоровы и благополучны. Я состою на должности сторожа вместе с Курским архиепископом. Слава, слава Богу! За всё благодарю Господа! Мне можно писать кому и сколько угодно, на город "Соловки". Не забывай молиться о грешном архиепископе Петре...

24 августа 1927 года. Часто пишу тебе, любезное о Господе чадо мое, надеюсь, что авось какое-либо письмо дойдет до тебя. Ни от тебя, ни от других никого не получал еще я писем, а потому не знаю, как вы живете и спасаетесь. Писал кое-кому к праздникам, но не знаю, получили ли они. Я пока по милости Божией жив и здоров, духом всегда пребываю со всеми вами и молюсь за вас непрестанно. Хочется думать, что и меня не забыли и что и за меня молятся, хотя втайне поминая мою худость. Знаю, что у вас был и служил преосвященный Алексий и что теперь временно назначен к вам митрополит Нафанаил. Прибыл ли, и как его встретили, и каково к нему отношение? Дай Бог ему право править слово истины Христовой... Господь да благословит тебя и всех. Поклон всем...

19 сентября 1927 года... Живу воспоминаниями и храню в своем сердце Богом данную мне паству, за которую молюсь и которую благословляю. Слава Богу за всё ниспосланное! Мы за ваши молитвы здоровы и бодры духом. Господь да благословит вас и да благопоспешит вам всем. Ваш богомолец и благожелатель, грешный архиепископ Петр

6 октября 1927 года. Возлюбленное о Господе чадо мое отец Митрофан! С праздником в честь Покрова Пресвятой Богородицы поздравляю тебя и всех помнящих. Вспоминаю всех постоянно и молюсь за всех своими слабыми и грешными молитвами. Владычица Сама по Своей милости да воздаст вам всем за все милости, которые вы оказываете мне недостойному. Не присылай мне образов и книг без моего запроса, так как они могут затеряться, да и при передвижениях составят лишнюю тяжесть. Последнюю посылку вчера получил; на этот раз она дошла с изъяном, потому что банка с медом прохудилась и мед вышел, усладивши все остальные предметы. Спаси Господи за усердие, заботы и внимание...

Поздравляю вас, любезная о Господе А. Л., с наступающими праздниками Рождества Христова, Обрезания и Крещения Господня. Молитвенно желаю вам от Господа всяких милостей и спасения душевного - последнее самое главное: будет оно, будет и все остальное, только сумейте полюбить Христа, сумейте Им единым дышать, жить, о Нем лишь думать, к Нему стремиться, о Нем беседовать, Его слова в Евангелии читать, заучивать и воплощать в жизни. Сумейте полюбить Христа, и всем около вас будет тепло, покойно и не тесно. Помолитесь, чтобы и меня Господь научил этой единственно нужной науке. Благодарю вас и всех, особенно помолившихся и воздохнувших обо мне в годовщину моей разлуки с вами. Этот год и дальность расстояния не только не охладили моего сердца, но я еще более люблю всех вас о Господе и всем благожелаю. Будьте здоровы, мирны и благополучны, и да хранит вас всех Матерь Божия и святые святители наши. Мир всем и Божие благословение. Грешный архиепископ Петр.

Отец Иннокентий плох, если скончается, пришлю телеграмму, и вы все тогда помолитесь об упокоении души его, все почитайте о нем Псалтирь, хотя по одной кафизме в день в течение шести недель, а усердные и до году.

27 декабря 1927 года. Пишу вам, добрейшая В. А., не только по своему желанию, но и по просьбе умирающего отца Иннокентия, которого только что навещал. Исхудал он до неузнаваемости и говорит еле слышно; положение его безнадежное... Духом он бодр, со всеми примирен, предался воле Божией, по-христиански ожидает смерть, а когда я уходил, то он, не будучи в состоянии поклониться, сделал руками жест, говоря: "прошу вас от меня передать поклон всем", - что я и спешу исполнить. Да укрепит его Господь! Прихворнул и я немного от простуды. Поболело горло, теперь лучше. Пусть никто не гневается за редкое получение от нас писем, - теперь почта будет ходить реже и к нам и к вам: больше месяца нет у нас писем. Болит сердце за всех вас. Всей вашей семье... всем верным Божие благословение и поклон. Архиепископ Петр.

13 января 1928 года. Вступая в новолетие, приветствую вас и всех, посылаю вам благословение и искренние пожелания всего лучшего в этой многоскорбной земной жизни. Благодарю вас за заботы в уверенности, что Господь сам воздаст вам Своими богатыми милостями. Камилавки в свое время получил, благодарю тех, кто соорудил их так хорошо, и благодарность немедленно послал с извещением. Мы пока живы и здоровы, но вестей не имеем почти два месяца, так как доставка почты еще не наладилась, а на аэроплане еще, по-видимому, не надумали. Отца Иннокентия похоронили, горько оплакав потерю его. Но на все воля Божия. Он умер примиренный со всем и со всеми, не произнося ни одного слова ропота или злобы. Мир и благословение вам...

20 января 1928 года. Только теперь имею возможность отправить вам желаемую вами открытку с видом Варваринской часовни. Не могу словами выразить моей глубочайшей благодарности за все решительно и могу лишь молиться за вас, пока Господь даст жизни. Да хранит вас Бог от всех козней дьявольских ради вашего чистого и бескорыстного усердия! За молитвы многих я пока жив и здоров. Особенно по сердцу пришлось мне ваше пожелание к празднику не чувствовать острой боли и тоски. Спаси Господь... Я же кровно соединен со своей паствой и не могу не молиться за нее и не беспокоиться о ее благополучии, мире, здравии, спасении. Вам, вашим родным и всем мир и Божие благословение. Благодарность. Сана на адресах никто не пишите...

13 февраля 1928 года. Грустно, что никто из вас не получает от меня писем, но это происходит лишь оттого, что теперь зима, и почта не может ходить аккуратно. Но вот меня удивляет, что вы до сих пор еще не знаете о кончине отца Иннокентия, почившего в самый сочельник, 24 декабря в три часа утра, а я извещал его родных телеграммой. Завтра уже сороковой день справляем молитвенно. За ваши молитвы я, по милости Божией жив и здоров, как и прочие, всем пишу при всякой возможности. Сердечно благодарю за присланные 20 рублей от 1/14 января. Мои мирские именины будут 28 февраля, а день рождения 18 февраля. От вас также мало доходит вестей, хотя знаю, что вы все пишете, и помните, и молитесь. Если не получаете писем от меня, то никто да не думает, будто я кого извлек из своего сердца или памяти: всех о Господе люблю, помню и благодарю, и благословляю. Дай Бог вам всем всякого благополучия. Всегдашний богомолец...

2 марта 1928 года. Вот и первая неделя Великого поста приходит к концу, и теперь надо уже поздравлять с праздником Благовещения, и я поздравляю тебя и всех решительно, молитвенно желаю всем проникнуться небесной радостью и еще большей любовью к Виновнице нашего спасения, нашей Заступнице и Покровительнице. По милости Божией я жив и здоров и бодр духом, все упование мое возлагаю на Господа. Как-то Господь вас милует? Здоровы ли? Благополучны ли? Давно от вас получены еще декабрьские письма, а за это время ничего нет. Видимо, вы еще не получили извещения телеграфного о кончине 24 декабря отца Иннокентия, которому справили уже и сороковой день 1 февраля. Я буду писать теперь лишь раз в неделю, а потому и не ждите чаще и не думайте, что я не пишу, если не будете получать. Всех благодарю за память и молитвы и за поддержку. Все это ободряет и утешает в далекой разлуке. Но любовь нельзя связать, и она действует на расстоянии и молитвенно соединяет людей воедино, и перед Богом мы всегда вместе. Когда откроется навигация, то вы каждую неделю высылайте по пять дикириев и трикириев свечей: стеарин не надо, также не надо мыла, но в первой посылке пришли клобук, лишь уложи его получше, чтобы не помять его. Прошу молитв. Тебя и всех благословляю. Господь да хранит всех во здравии и благополучии. С любовью архиепископ Петр

4 марта 1928 года. Вы, наверное, удивитесь, получивши эту открытку - первую от меня в ряду других вам и другим. Но не удивляйтесь, а примите за необходимость только. И открытку, и письмо ваше получил. За все глубоко благодарю вас. Не могу выразить словами, как я ценю ваши заботы и как горячо благодарен вам. Ваше участие и ваше попечение скрашивает нашу жизнь и подбодряет дух наш. Если я стал дорог и близок вам оттого, что много выстрадали за меня, то что сказать мне о том, как вы все мне дороги и близки, когда я и страдал, и страдаю за вас всех, да вы спасены будете, но я не унываю и за все Господа благодарю, хотя и не знаю, увижу ли вас или мне придется сложить свои кости около нашего почившего [*2]. Да будет воля Господня! Весьма утешен известием о том, как вы молитесь за почившего, что подаете милостыню и читаете Псалтирь. Всё это - самое нужное для почивших, всё это - насущное питание их душ. За все воздаст вам Господь. Слава Богу, жив и здоров. Зима у нас сиротская, холодов больших не бывает вследствие близости моря; у вас холоднее. Но сырость и влажность воздуха неблагоприятно отзываются на организме - ноют кости, часто простуживаюсь, немного опухают ноги от ослабления сердечной деятельности. Сколько возможно, подлечиваюсь и, конечно, берегусь... Теперь открытки с видами отменены, и я могу писать лишь раз в неделю кому-либо. Прошу вас всем передать мой привет, поклон и прочее. За всех молюсь непрестанно, всех искренне желаю видеть. Не будем ослабевать духом в скорбях, будем жить надеждой на милосердие Божие. Попросите молитв Феоктисты Михайловны...

9 марта 1928 года. Сердечно благодарю вас всех за память моей хиротонии и рождения, а главное, за ваши молитвы и за то, что сердцем не разлучаетесь со мною. Но не смог исполнить вашего поручения и передать отцу Иннокентию вашего привета, так как незабвенный для меня отец Иннокентий предстоит уже Престолу Божию и, освободившись от всякия болезни, печали и воздыхания, молится за всех его поминающих и любящих. Я до прибытия сюда никак не предполагал столь быстрого течения его болезни, но здесь для меня стало ясно, чем он болен и что дни его сочтены. С этого момента я стал готовить его к исходу, не скрывая от него. Сначала тяжела была для него мысль о смерти, но затем он вполне примирился с нею и покорился воле Божией... Я по милости Божией пока жив и здоров. Работаю по счетоводству в продовольственном складе, где занимаются одни священники. Тут же живу в малой комнатке вместе с преосвященным Григорием, епископом Печерским из Нижнего. Но здесь пребываю лишь телом, духом же всегда с вами и среди вас, всегда благословляю вас и благожелаю вам. Всех, конечно, помню и всем прошу передать мои поклоны и благожелания. Господь да поможет вам во всем... Надеюсь, что и впредь вы будете писать мне о себе и о своих...

24 марта 1928 года. Глубокоуважаемая и предобрая наша печальница и благодетельница. Если я от юности приучал себя с любовью относиться даже и к тем, кто питал ко мне враждебные и неприязненные чувства, то отсюда можете заключить, какою благодарностью и благорасположенностью наполнено мое сердце к тем, кои и любят меня, и творят мне добро, хотя и не заслуженное с моей стороны. Но если бы и сего не было, то все равно мое сердце было бы полно любовью, как и есть это, так как духовная связь крепче всяких других отношений, ибо мои чувства диктуются мне моим долгом и моими обязанностями. И как вам, так и мне не придется доказывать мои чувства, ибо вы все хорошо знаете, что переживал и переживаю я ради вашего истинного и вечного благополучия. По любви к вам я и ехал к вам, зная точно, что предстоит мне, любовь же к вам ко всем и разлучила нас, дав вам возможность своими заботами и попечениями соучаствовать мне в настоящем положении. Но зная расположение ко мне и любовь многих, я не обольщал себя мыслью о любви хотя бы большинства. Но я всех люблю и о всех скорблю, и всем желаю полного благополучия и духовного, и душевного, и просто телесного. Хотя я и интересуюсь вашей жизнью, но я ничего не знаю и за многое тревожусь, хотя теперь и ни за что и не отвечаю. А вы неопытны, и многое вам неизвестно, вследствие чего и ошибки ваши не столь преступны могут быть. Те же, кои должны были бы указать вам правильный путь, кое о чем умалчивают по личным соображениям. Вас и всех приветствую пасхальным приветствием, храня всех в моем искренне любящем сердце".

Архиепископ Петр в своей маленькой комнатке принимал всех, кто желал его видеть и с ним побеседовать, поил чаем и кормил. Вынашивалась мысль о том, чтобы организовать помощь заключенному духовенству. Вскоре лагерной администрации было донесено, что в комнате архиепископа Петра собирается духовенство, и, хотя разговоры велись исключительно на религиозные темы, лагерное начальство решило наказать архиепископа - он был отправлен на Троицкую штрафную командировку 6-го отделения, находившуюся на острове Анзер. В начале октября 1928 года два священника проводили высокопреосвященного Петра от Соловецкого кремля до Филимонова, где находился в то время архиепископ Иларион (Троицкий).

25 декабря 1928 года архиепископ писал: "От всего сердца приветствую вас, преподобнейшая, а через вас без исключения всех моих о Господе чад духовных с праздниками Рождества Христова и Крещения. Непрестанно молю Господа нашего, да хранит Он вас всех в правой вере, в мире, в здравии и благополучии и да благословит Своим небесным благословением. Искренне благодарю вас и всех за молитвы, память и поддержку. Мысленно всегда с вами и среди вас, особенно в дни наших праздников, когда вы собираетесь в храме, где некогда бывал и я с вами и утешался во взаимном общении о Господе. Несмотря на то, что я давно уже выбыл от вас, ваша жизнь и ваши интересы по-прежнему близки и дороги моему сердцу, как собственные, если не больше, так как из-за служения моего вашему спасению я нахожусь в настоящем положении и месте. Всегда хочется писать каждому из вас, но я могу писать лишь два письма в неделю, а потому приходится и в этом иметь воздержание, прося вас всех не огорчаться на меня за неписание всем, хотя всех содержу в моей молитвенной памяти и в моем сердце... Я за ваши святые молитвы пока жив и здоров и на новом своем, уединенном и пустынном местожительстве. Бодр духом, покоряюсь воле Господней, меня не оставляющей скорбями и испытаниями. Теперь навигация закрылась, и почта будет реже еще. Если будете писать, то присылайте открытки на ответ, так как нам трудно доставать открытки... Все присланное получил с благодарностью. Не ослабевайте в молитвах и доброделании, да сподобимся все в свое время милости Господней. Поклон и просьбы о молитвах Феоктисты Михайловны. Предаю вас всех Господу и Его Пречистой Матери. С любовью о Господе грешный архиепископ Петр.

15 января 1929 года. Слава Богу за все, что пришлось мне за это время пережить и переживать. Нынешний раз как-то особенно грустно и скорбно я встретил и провожу праздники, как никогда раньше - ведь шестые праздники провожу вне дома, не с теми, с кем бы желалось. Но все это решительно надо терпеть. Ну, что делать. Не так живи, как хочется, а как Бог велит. Писем ни от кого давно не получаю, наверное вследствие закрытия навигации и сообщения на лодках, которые не могут часто курсировать. Наверное, и от меня стали реже приходить, хотя могут быть и другие не зависящие от нас причины. Я пока за ваши молитвы жив и здоров... У нас, по-видимому, настала настоящая зима, с ветрами и метелями, так что ветер едва не валит с ног... Живу в уединенном и пустынном месте на берегу глубокого морского залива, никого не вижу, кроме живущих вместе, и могу воображать себя пустынножителем..."

Незадолго перед кончиной в последнем своем письме архиепископ Петр писал: "Поздравляю тебя, отец Митрофан, и всех с праздником Сретения Господня и молитвенно желаю всем здравия, спасения и всяких милостей Божиих. В этот день исполнится уже десять лет со дня моей хиротонии, а потому в этот день прошу особенно помолиться за меня, да сотворит Господь со мною Свою милость, да дарует мне еще послужить святой Церкви терпением, перенесением безропотным всех скорбей и напастей, покорностью воле Божией, смирением, любовью к ближним, наипаче к моей пастве, и молитвами за нее. А если Бог пошлет по мою душу, то и смертью вдали от близких сердцу. Много мыслей теснится в моей душе, но тесна и мала для них открытка, а потому я и не делюсь ими с вами, хотя бы и желалось. По милости Божией за молитвы многих я пока жив и сравнительно здоров, если не считать ревматических болей в костях. А тяжело и грустно вдали от могилки отца Иннокентия. Молитвенно вспоминал я его, благодаря Господа за то, что Он избавил его от этой жизни и вселил его там, идеже несть болезнь, печаль и воздыхание... По случаю зимы почта еще не наладилась, и я не получаю давно писем ни от кого. Наверное, и вы также, хотя я каждую неделю кому-либо пишу по письму. У нас начались порядочные морозы, и зима вступила в свои права. Как-то вас Господь милует? Всем без исключения верным Господу прошу передать мир, благословение и поклон. Всех да хранят молитвы Матери Божией и святых Митрофана, Тихона и Антония, великих святителей Воронежских. Я по-прежнему живу в уединенном и пустынном месте, за все благодаря Господа и во всем смиренно покоряясь воле Его. Прошу тебя быть смиренным, не думать о себе высоко, молиться Господу и не впадать в обольщение и прелесть лукавого, который силится прельстить, аще возможно, и избранных, по слову Господа. Мир ти и всем".

Осенью 1928 года на Анзере началась эпидемия тифа; из тысячи заключенных, находившихся в то время на острове, за зиму 1928–1929 года умерло пятьсот человек. Были вырыты большие братские могилы вблизи храма Воскресения Господня сразу за монастырским кладбищем, и туда складывали всю зиму умерших, а сверху ямы закрывали лапником. Когда началась эпидемия, в Голгофо-Распятском скиту поместился госпиталь. За много лет до этого, 18 июня 1712 года, Матерь Божия, явившись монаху Иисусу, сказала: "На этом месте пусть будет сооружен скит во имя страданий Моего Сына. Пусть живут двенадцать иноков и будут все время поститься, кроме субботы и воскресенья. Придет время, верующие на этой горе будут падать от страданий, как мухи". Впоследствии на этом месте было воздвигнуто два храма: каменный в честь Распятия Господня с приделом в честь Успения Пресвятой Богородицы, где во время эпидемии тифа в эпоху гонений на Церковь, когда монастырь был превращен в концлагерь, разместился госпиталь, и деревянный, Воскресения Господня, под горой, где некоторое время помещался морг.

В январе 1929 года архиепископ Петр заболел тифом и был увезен в больницу, в бывший Голгофо-Распятский скит.

В одной палате с архиепископом лежал ветеринарный врач, его духовный сын. В день смерти архиепископа Петра, 7 февраля, в четыре часа утра он услыхал шум, как бы от влетевшей стаи птиц. Он открыл глаза и увидел святую великомученицу Варвару со многими девами, из которых он узнал святых мучениц Анисию и Ирину. Великомученица Варвара подошла к постели владыки и причастила его Святых Христовых Таин.

У находившейся в заключении на Анзере монахини Арсении хранились в то время вещи высокопреосвященного Петра. Она неоднократно посылала владыке постригальную свитку, но всякий раз он отсылал ее обратно. 7 февраля ей сообщили, что кризис миновал и в болезни наступил перелом.

Монахиня Арсения спросила:

А в чем он лежит?

В казенной короткой рубашке, - ответили ей.

Тогда она послала владыке свитку, которую он хранил на смерть. Когда ему подали ее, он сказал:

Как к делу она послала ее. Теперь оботрите меня губкой.

В тот же день в семь часов вечера владыка скончался. Перед смертью он несколько раз написал на стене карандашом: "Жить я больше не хочу, меня Господь к Себе призывает".

Погребение было назначено на воскресенье 10 февраля. Один из священников пошел к начальнику 6-го отделения просить разрешения устроить торжественные похороны почившему и поставить на могиле крест. Из кремля, еще когда владыка болел, прислали мантию и малый омофор. В мастерской хозяйственной части заказали сделать гроб и крест. Разрешение на участие в похоронах получили три священника и двое мирян, однако не позволено было торжественного совершения отпевания и погребения в облачении. Через некоторое время стало известно, что начальник отделения распорядился бросить тело владыки в общую могилу, к тому времени уже доверху заполненную умершими. Вечером священники отправились к начальнику и потребовали исполнить данное им ранее обещание.

Тот ответил, что общая могила по его распоряжению уже завалена землею и снегом, и он не даст разрешения на изъятие из общей могилы тела архиепископа Петра.

Ночью стало известно, что это распоряжение лагерного начальства не было выполнено и могила не была зарыта. Отпевание владыки было совершено в канцелярии хозяйственной части, а затем гроб и крест отвезли на Голгофу. Четыре человека копали в это время отдельную могилу напротив алтаря Воскресенского храма. Освободили от еловых веток общую могилу. Владыка лежал в длинной рубахе со сложенными на груди руками, лицо было осыпано еловыми иголочками. Три священника на простыне подняли его из могилы, расчесали волосы, отерли лицо и начали прямо на снегу облачать. Весь он был белый и мягкий, как будто вчера только умер. Облачили владыку в лиловую новую мантию, клобук, омофор, дали в руки крест, четки и Евангелие и совершили отпевание. Перед тем как вложить в руку владыки разрешительную молитву, все три священника расписались на ней.

Монахиня Арсения спросила:

Почему вы расписываетесь? На молитве ведь не расписываются?

Они ответили:

Если время переменится, будут обретены мощи владыки, будет известно, кто его хоронил.

На отпевание собралось около двадцати человек. После отпевания кто хотел, произнес слово, затем опустили останки священномученика в могилу, поставили на ней крест и сделали надпись. Один из хоронивших архиепископа священников рассказывал впоследствии, что когда зарыли могилу, над ней стал виден столп света и в нем явился владыка и благословил их.

Весной 1929 года по распоряжению лагерного начальства все кресты на Соловецких кладбищах были сняты и обращены в дрова.

9 июня 1999 года Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил провести работы по определению места захоронения и обретению мощей священномученика Петра. После продолжавшихся в течение трех дней работ 17 июня 1999 года мощи священномученика Петра были обретены и ныне находятся в Спасо-Преображенском Соловецком. Ставропигиальном мужском монастыре.

Освященный Архиерейский Собор 13-20 августа 2000 года канонизировал священномученика Петра (Зверева) в лике святых Русской Православной Церкви.

Память священномученика архиепископа Петра (Зверева) совершается в день его кончины 25 января/7 февраля, в день обретения мощей 4/17 июня, а также в день празднования Собора новомучеников и исповедников Российских.

Примечания

1. Имеется в виду обязательность поминовения за богослужением имени Патриарха Тихона, несмотря на временную передачу им церковной власти митрополиту Агафангелу.

2. Архимандрит Иннокентий

Источники, использованные для составления жития:

Отчет о состоянии Казанской Духовной Академии за 1901–1902 уч. г. Казань, 1902. С. 22, 53, 143.
Новгородские епархиальные ведомости. 1908. № 7. С. 196.
Церковные ведомости. СПб., 1909. № 28. С. 284; 1916. № 45. С. 401.
Тульские епархиальные ведомости. 1910. № 32. С. 378, 570; № 43–44. С. 775–776; 1913. № 22. С. 416–417.
Газ. "Воронежская коммуна". 1926. № 274.
Протопресвитер М. Польский. Новые мученики Российские. Ò. 2. Джорданвилл, 1957. С. 56–66.
Троицкое слово. ТСЛ, 1990. № 6. С. 20–27.
Левитин-Краснов А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты. М., 1996. С. 122.
Феодосий (Алмазов), архим. Мои воспоминания (записки соловецкого узника). М., 1997. С. 93–94, 101–102.
Архив УФСБ РФ по Тверской обл. Арх. № 7564-С.
Архив УФСБ РФ по Воронежской обл. Арх. № П-19568. Т. 2.

Игумен Дамаскин (Орловский)

7 февраля (25 января ст.ст.) Русская Православная Церковь чтит память священномученика Петра (Зверева), архиепископа Воронежского. Знаменитый оратор и проповедник, священномученик Петр был ближайшим помощником Святого Патриарха Тихона. Каждый очередной арест владыки вызывал народные выступления против большевиков. В результате последовала ссылка на Соловки, где в 1929 году во время эпидемии тифа священномученик Петр скончался.

«Ешь её, она дерётся»

У московского священника протоиерея Константина Зверева и его супруги Анны в 1880-х годах было четверо детей: три сына и дочь. Характеры сыновей с самого детства определились весьма различными. Арсений любил писать разные бумаги - сделался чиновником. Кассиан играл в войну - и стал офицером. Он был убит на фронте в 1914 м году. Василий любил ходить в церковь и дома играл в церковную службу.

Когда отец Константин служил еще под Москвой, в Вишняках, он всегда брал с собой Василия. Звонарь, видя идущего священника, ударял три раза в колокол. Мальчик считал, что два раза звонят отцу, а третий раз - ему.

Маленький Вася был «пончиком». «В детстве я был очень толстый и пухлый, и взрослые любили меня тискать, а я этого очень не любил, - вспоминал он впоследствии. - И вот вижу сон. Сидит за столом Спаситель в синей и красной одежде и держит меня на руках. А под столом - страшная собака. Спаситель берет мою руку и протягивает под стол собаке со словами: „Ешь её, она дерётся“. Я проснулся и с тех пор уже никогда не дрался, а во всем старался себя сдерживать, не сердиться и не делать ничего дурного».

Василий, в отличие от большинства поповичей, решивших пойти по стопам отца, в семинарию пошел не сразу. До поступления в духовные школы он получил основательное светское образование - закончил гимназию, затем историко-филологический факультет Московского университета.

Превосходная гуманитарная подготовка помогла ему в дальнейшем - проповеди священномученика Петра были всегда интеллектуально-насыщенными. обращался к нему как к консультанту по историко-богословским вопросам.
Он закончил Казанскую Духовную академию, стал кандидатом богословия. Еще на втором курсе в 1900 году легендарным «аввой» - архиепископом Антонием (Храповицким) - был пострижен в монашество с именем Петр и рукоположен в сан иеромонаха.

По окончании академического курса остался работать в системе российского духовного образования. Преподавал в Орловской семинарии, позже в Новгородской. На посту инспектора последней, в 1907–1909 годах, задолго до революции, отцу Петру стали впервые досаждать недоброжелатели из числа революционеров.

«Доставим ему счастье проехаться на Соловки»

Обаятельный, харизматичный, интеллектуально одаренный священник, они и в дальнейшем, на каждом месте своего служения, сталкивался одновременно с народной любовью и с ненавистью врагов Церкви. Служение его никогда не было безмятежным и «гладким». Когда иеромонах Петр служил в Новгороде, почти каждый месяц в Синод поступали анонимные доносы на него.

Клеветники среди прочего писали, что иеромонах Петр является «лжемонахом», насаждает разврат, под личиной святости прячет подлую сущность, и что они никогда не допустят продвижения его по иерархической лестнице: «с него снимем митры, собьем ее в церкви… потому что он… хотел… надеть золотую шапку, но этого не позволим, не допустим - мы доставим ему счастье проехаться на Соловки…» (впоследствии этот план враги отца Петра успешно воплотили в жизнь)…

Чтобы придать своей клевете характер достоверности, клеветники написали от лица некой знакомой отцу Петру женщины подложное письмо. Обер-прокурор переслал анонимные доносы архиепископу Новгородскому Гурию (Охотину) с просьбой разобраться.

После беседы с иеромонахом Петром архиепископ выслал свое заключение по этому делу обер-прокурору Синода, а также и Московскому митрополиту Владимиру, вопрошая его, «не есть ли все, сообщаемое в заявлениях, одна клевета, выдуманная на почве враждебных отношений… некоторых лиц или под влиянием так называемого освободительного движения, вследствие которого часто выдумывают ложь против духовенства вообще и в частности монашествующего».

Переслал владыка и письмо женщины, которая, узнав, что от ее лица рассылаются подложные письма, написала отцу Петру:

«Добрейший отец Петр! Вашим известием крайне поражена; ни в Святейший Синод, ни Обер-Прокурору и ни кому другому решительно не писала никаких заявлений, тем более гнусного содержания, да и не имею к тому никаких оснований. Видно, враги Ваши всячески стараются повредить Вам, раз решились на подлог, - вот до чего доводит злоба людей. Надеюсь, Вы уверены в добрых моих к Вам чувствах и никогда не поверите клевете…»

«Что касается до жизни иеромонаха Петра в Новгороде со времени прибытия его на должность инспектора Новгородской семинарии, - писал архиепископ Гурий обер-прокурору Синода,-то могу свидетельствовать, что жизнь его вполне… соответствует его иноческому званию».

Несмотря на то, что Синод решил дело в пользу отца Петра, доносы продолжались в течение двух лет. Измученный иеромонах Петр написал прошение об увольнении его от должности инспектора Новгородской семинарии. Вскоре 5 декабря 1907 года иеромонах Петр получил письмо от доносчика: «Если хотите прикончить это дело, то пришлите триста рублей денег… К полиции не обращайтесь…»

«И нет, и не будет»

В 1909–16 годах отец Петр был настоятелем Белевского Спасо-Преображенского монастыря Тульской епархии. В 1910 году он был возведен в сан архимандрита.

В 1916 году, известный к тому времени проповедник и миссионер, он получил предложение отправиться для миссионерской службы в Северо-Американскую епархию. Но поездка не состоялась - вместо Америки, в 1916 году отец Петр принял решение уехать проповедником на фронт. На фронте он пробыл до февральской революции 1917 года.

После окончания боевых действий он вернулся в Центральную Россию. В 1917–18 годах служил настоятелем Тверского Желтикова монастыря. Побывал в роли заложника местной ЧК, чудом остался жив. Был замечен Святейшим Патриархом Тихоном, рукоположен во епископа Балахнинского и направлен в качестве викария в Нижегородскую епархию в распоряжение местного владыки Евдокима (Мещерского).

Как викарный архиерей, владыка Петр стал служить в Печерском монастыре. По приезде в обитель он обнаружил, что древний печерский собор в честь Успения Божией Матери был сильно запущен. Стены и потолок были черны от копоти. Епископ обратился к народу, прося помочь навести порядок, сам первый поднялся по лестнице и стал мыть потолок… На Страстной седмице владыка вышел очищать от снега двор монастыря. Кто-то спросил его:

Епископ Балахнинский Петр (Зверев) . Фото: novoeblago.ru- Что это вы так трудитесь, владыко святый?

Да как же? Надо будет в Великую Субботу с крестным ходом идти, а кругом снег, идти негде.

Подобное поведение владыки Петра быстро заслужило ему любовь паствы. На его богослужения стало стекаться больше народу, нежели на службы правящего архиерея. За все это архиепископ Евдоким невзлюбил священномученика Петра. Он стал завидовать своему викарию и, в конце концов, возненавидел его. Люди об этом не знали и по-прежнему приглашали их служить вместе, что было тяжелейшим испытанием для обоих.

Владыка Петр искал выход из создавшегося положения и, в конце концов, решил поступить так, как заповедал Христос. Перед началом Великого поста 1920 года в Прощеное воскресенье высокопреосвященный Евдоким служил в городе, послав епископа Петра служить в Сормово. Возвращаясь после службы пешком (извозчика в те годы он себе позволить не мог) в Печерский монастырь, владыка Петр зашел на Дивеевское подворье, где жил архиепископ, чтобы попросить прощения перед началом Великого поста.

Войдя в покои архиепископа Евдокима, он повернулся к иконам, помолился, затем поклонился архиепископу в ноги и, поднявшись, сказал:

Христос посреди нас.

Вместо обычного: «И есть, и будет» - архиепископ ответил:

И нет, и не будет.

Молча епископ Петр повернулся и вышел. В дальнейшем пути владык разошлись окончательно - архиепископ Евдоким присоединился к обновленческому расколу.

«В поддержку контрреволюционной политики Тихона»

Владыка Петр был популярен среди рабочих. Он часто он служил в Сормове, его службы и проповеди всегда собирали большое количество людей. Когда в мае 1921 года власти арестовали епископа, рабочие объявили забастовку и бастовали три дня. Власти пообещали рабочим, что отпустят архиерея, но вместо этого отправили его в Москву в ЧК на Лубянку. Епископа обвинили в разжигании религиозного фанатизма в политических целях.

С Лубянки епископа перевели в Бутырскую тюрьму, затем - в Таганскую, потом - в Петроградскую… Однако в 1922 году, ввиду народных волнений и настойчивых требований со стороны рабочих вернуть владыку, чекисты освободили его. По выходе из заключения в январе 1922-го владыка Петр был назначен епископом Старицким, викарием Тверской епархии.

Там летом 1922-го владыка активно включился в сбор средств для голодающих Поволжья. Несмотря на протесты со стороны «приходских завсегдатаев», он жертвовал на нужды голодающих храмовую утварь - стремился отдать все, кроме тех предметов, что необходимы для совершения богослужения.

Осенью того же года в Тверскую епархию пришел обновленческий раскол. 19 сентября 1922 года епископ Петр обратился к тверской пастве с воззванием, в котором изъяснял сущность обновленческого движения и отношение к нему Православной Церкви.

Текст обращения был подан цензору тверского отдела ГПУ для получения разрешения на публикацию. Цензура ГПУ отказала епископу в публикации обращения «ввиду того, что обращение натравливает одну часть духовенства и верующих на другую», - как писал цензор.

Цензор также распорядился привлечь епископа Петра к ответственности за неподчинение советской власти, за применение во время письма дореволюционной орфографии».

Обвинение в написании письма по дореволюционной орфографии было недостаточным, и заместитель начальника 6-го отделения секретного отдела ГПУ Тучков, ведавший надзором за Церковью, потребовал от Тверского ГПУ доказать, что епископ Петр распространял воззвание. Сотрудники ГПУ стали допрашивать близких к архиерею священников.

24 ноября 1922 года епископ Петр был арестован. Вместе с ним были арестованы протоиереи Василий Куприянов и Алексей Бенеманский , казначей Новоторжского Борисо-Глебского монастыря иеромонах Вениамин (Троицкий), секретарь епископа Александр Преображенский и православный мирянин Алексей Соколов.

30 ноября все арестованные были отправлены в Москву и заключены в Бутырскую тюрьму. В декабре им было предъявлено обвинение в распространении воззвания епископа Тверского Петра под заглавием «Возлюбленным о Господе верным чадам церкви Тверской», направленного «явно против всякого обновленческого движения в церкви и в поддержку контрреволюционной политики Тихона».

26 февраля 1923 года Комиссия НКВД по административным высылкам приговорила епископа Петра, священников Василия Куприянова и Алексея Бенеманского, мирянина Александра Преображенского к ссылке в Туркестан на два года, мирянина Алексея Соколова - к ссылке на такой же срок в Нарымский край.

После оглашения приговора всех заключенных перевели в Таганскую тюрьму. В середине марта епископа Петра и других осужденных в составе большого этапа отправили в Ташкент. Два года владыка провел в Туркестане, в городе Перовске. Переболел цингой, остался без зубов…

«Петрозвериада»

В 1924 году владыка был освобожден, вернулся в Москву и был направлен Патриархом Тихоном в Воронеж, в помощь престарелому воронежскому архиерею Владимиру (Шинковичу). Владыка Петр стал воронежским викарием, а в 1926 году, после смерти митрополита Владимира, стал архиепископом Воронежским и Задонским.

При архиепископе Петре влияние обновленцев в Воронежской епархии резко упало. Началось массовое возвращение обновленческих приходов в православие. Во всех возвращающихся в православие церквях массы людей встречали архиепископа Петра крестным ходом. Все это вызывало гнев обновленцев. Деятельность архиепископа Петра в Воронеже обновленцы на своем епархиальном съезде назвали «петрозвериадой».

Ненависть обновленцев к владыке стала принимать опасные формы. Несколько раз архиепископ Петр получал письма с угрозами, были случаи, когда в него с крыши бросали камнями. В конце концов рабочие предложили учредить охрану архиерея, которая сопровождала бы его на улице и оставалась ночевать у него в доме на случай провокации.

Подконтрольная обновленцам газета «Воронежская коммуна» 28 ноября опубликовала пасквиль против владыки Петра. «Провести показательный процесс! Предать суду Петра Зверева! И наконец - немедленно арестовать архиепископа Петра Зверева», - требовал бойкий корреспондент. Узнав о публикации, архиепископ Петр начал готовиться к аресту.

В ту же ночь к нему явились сотрудники ОГПУ для произведения обыска и ареста. Когда они начали стучать в дверь квартиры, келейник владыки, архимандрит Иннокентий, покрепче закрыл дверь, задвинул щеколду и не пускал их до тех пор, пока владыка не сжег все письма и документы, которые могли бы повредить людям. После обыска архиепископ Петр был доставлен в ОГПУ.

В конце марта следствие было закончено. В обвинительном заключении следователь написал: «Подъем церковнического активизма совпал с приездом в город Воронеж Петра Зверева, прибывшего в качестве управляющего реакционной церковью губернии… Имя Зверева послужило флагом при выступлениях воронежских черносотенцев…»

4 апреля 1927 года Коллегия ОГПУ приговорила архиепископа Петра к десяти годам заключения в Соловецкий концлагерь. Келейник владыки архимандрит Иннокентий, арестованный вместе с ним, был приговорен к трем годам заключения на Соловках.

«Господь к Себе призывает»

Весной 1927 года архиепископ Петр прибыл в Соловецкий концлагерь. Он работал сторожем - посменно с митрополитом Курским Назарием (Кирилловым). Потом, после освобождения архиепископа Прокопия (Титова), работавшего счетоводом на продовольственном складе, где трудилось одно духовенство (причина была простая - священники не воровали, что устраивало лагерное начальство), на его место был назначен архиепископ Петр. Жил он тут же, в помещении рядом со складом, в маленькой комнате, вместе с епископом Печерским Григорием (Козловым).

В то время на Соловках еще действовала церковь преподобного Онуфрия Великого, оставленная для вольнонаемных соловецких монахов, и молитва за службами в храме стала огромным утешением для владыки.

В 1928 году на Анзере началась эпидемия тифа; из тысячи заключенных, находившихся в то время на острове, за зиму 1928–1929 года умерло пятьсот человек. Осенью были вырыты большие братские могилы вблизи храма Воскресения Господня, сразу за монастырским кладбищем, и туда всю зиму складывали умерших, а сверху ямы закрывали лапником.

В январе 1929 года заболел тифом и архиепископ Петр. Он был увезен в больницу, размещенную в бывшем Голгофо-Распятском скиту.

В одной палате с архиепископом лежал ветеринарный врач, его духовный сын. В день смерти архиепископа Петра, 7 февраля , в четыре часа утра он услыхал шум, как бы от влетевшей стаи птиц. Он открыл глаза и увидел святую великомученицу Варвару со многими девами, из которых он узнал святых мучениц Анисию и Ирину. Великомученица Варвара подошла к постели владыки и причастила его Святых Христовых Таин.

В тот же день в семь часов вечера владыка скончался. Перед смертью он несколько раз написал на стене карандашом: «Жить я больше не хочу, меня Господь к Себе призывает».

Погребение было назначено на воскресенье 10 февраля. Один из заключенных священников пошел к начальнику 6-го отделения просить разрешения устроить торжественные похороны почившему и поставить на могиле крест.

Из кремля, еще когда владыка болел, прислали мантию и малый омофор. В мастерской хозяйственной части заказали сделать гроб и крест. Разрешение на участие в похоронах получили три священника и двое мирян, однако не позволено было торжественного совершения отпевания и погребения в облачении.

Через некоторое время стало известно, что начальник отделения распорядился бросить тело владыки в общую могилу, к тому времени уже доверху заполненную умершими. Вечером священники отправились к начальнику и потребовали исполнить данное им ранее обещание. Тот ответил, что общая могила по его распоряжению уже завалена землею и снегом и он не даст разрешения на изъятие из общей могилы тела архиепископа Петра.

Однако на пятый день стало известно, что это распоряжение лагерного начальства не было выполнено. Могила не была зарыта - ее просто забросали еловыми ветками. Заключенные тайно отправились к могиле. Три священника спустились в яму и на простыне подняли тело владыки Петра на поверхность земли. По рассказу присутствовавшей там монахини Арсении, «все умершие лежали черные, а владыка лежал… в рубашечке, со сложенными на груди руками, белый как кипельный».

Четыре человека копали в это время отдельную могилу напротив алтаря Воскресенского храма.

Священники расчесали волосы владыки, отерли лицо от снега и сосновых иголок и начали прямо на снегу облачать. Надели новую лиловую мантию, клобук, омофор, дали в руки крест, четки и Евангелие и отслужили панихиду. Перед тем как вложить в руку владыки разрешительную молитву, все три священника расписались на ней.

Монахиня Арсения спросила:

Почему вы расписываетесь? На молитве ведь не расписываются?

Они ответили:

Если время переменится, будут обретены мощи владыки, будет известно, кто его хоронил.

Около могилы собралось около двадцати человек. После панихиды, кто хотел, произнес слово, затем опустили тело священномученика в могилу, поставили на ней крест и сделали надпись.

Один из хоронивших архиепископа священников рассказывал впоследствии, что, когда зарыли могилу, над ней стал виден столп света, и в нем явился владыка Пётр и всех благословил.

Весной 1929 года по распоряжению лагерного начальства все кресты на Соловецких кладбищах были сняты и использованы как дрова.

Мощи священномученика Петра были обретены 17 июня 1999 года во время археологических раскопок. В течение десяти лет они находились в храме священномученика Филиппа, митрополита Московского, в Спасо-Преображенском Соловецком ставропигиальном мужском монастыре.

9 августа 2009 года мощи святителя Петра были перемещены на место его последнего епископского служения - в Воронеж и размещены в воронежском Алексиево-Акатовом монастыре.

Ковчег с мощами для поклонения верующих был поставлен в часовне, освященной в 2007 году в честь новомучеников Воронежских. Предполагается, что после освящения Кафедрального Благовещенского собора они будут перенесены в новый собор города Воронежа.

В 1999 году архиепископ Петр (Зверев) был прославлен как местночтимый святой Воронежской епархии.

В 2000 году Архиерейским собором святитель Петр был причислен к лику новомучеников и исповедников Российских .

Сквозь годы звучат строки письма, написанные святителем Петром на далеком острове Анзер: «Слава Богу за все, что пришлось мне за это время пережить и переживать… Но все это решительно надо терпеть… Не так живи, как хочется, а как Бог велит».

Молитва священномученику Петру (Звереву)

Мозаика часовни новомучеников Воронежских (Алексиево-Акатов монастырь, г. Воронеж). В центре – святитель Петр (Зверев). В этой часовне и находятся мощи священномученика Петра.

О досточудне Петре, священномучениче славный, един от сонма новомучеников Соловецких и всея земли Российския, граду Воронежу похвало, пастырю дивный стада Христова, верный служителю Божий, защитителю ревностный Церкве Православныя! Все житие твое любве ко Господу и страданий о Христе исполненно: многи мучения, болезни и скорби, изгнания и заточения Его ради претерпев, исповедник безстрашен явися, венцем нетленныя твоея славы увенчал еси Церковь Русскую. Вся предав в руце Божии, доблественне службу твою на земли совершил еси, в Голгофе Анзерстей кончину мученическую прияти сподобился еси, богоблаженне.

Ныне к Небесному лику причтенный, в Царстве Божественныя любве пребываеши, со многими жители горняго Иерусалима исполнения жертвы мученическия за Христа ожидая: егда вся, имже належит быти, совершатся в пределех земных. О пресвятый отче наш Петре, помози нам храмину сердца своего незапустевшу хранити, научи нас радость во страданиих о Христе обретати, озари путь наш крестный сиянием твоея святыни.

Буди и ныне нам утверждение в вере, да пришед обретет ю Господь не угаснувшу. Умоли Творца всяческих даровати нам силу и крепость, не устрашившеся страха лукаваго, исповедати твердо Христа, да Его милосердием части злых избавимся в день страшный воздаяния и в радость вечную вселимся, славя о всем Вседержителя Бога и твое благодатное предстательство во веки веков. Аминь.

Тропарь священномученику Петру (Звереву), глас 4

Верою пламенною апостолу Петру подобяся,
таже и трикратным слышанием воззвания Христова,
душу твою за Того положил еси, святителю отче Петре,
каменю твердый Церкви Православныя: светильниче во мраце беззаконий добродетельми сияй,
радостию страдати за Христа претерпети изволил еси, со исповедники и страстотерпцы Российскими.
Молися с ними о нас, архиерею Божий, священномучениче Соловецкий.

Кондак, глас 8

Во святительстве твоем добре подвизался еси богомудре, /
и мученичества венцем светло украсился еси, /
прещения врагов Христовых не устрашився, /
кровьми твоими землю во отоце анзерстем освятил еси; /
сего ради силы небесныя удивишася терпению твоему, /
мы же с верою и любовию притекаем ко святым мощем твоим, досточудне. /
Ныне со всеми соловецкими святыми моли о нас Христа Бога,
всеблаженне Петре, да зовем ти: //
Радуйся, отче приснопамятне.

Будущий священномученик Петр (Зверев Василий Константинович), архиепископ Воронежский, родился 02.18.1878 года в семье протоиерея, служившего в селе Вешняки (под Москвой), который служил сначала в с.Вешняки под Москвойю Позднее его отец был назначен настоятелем храма Александра Невского при доме московского губернатора, служл в Сергиевском храме при Чудовом монастыре в Москве. Был духовником Великой Княгини Елизаветы Федоровны. У священномученика Петра была сестра Варвара и двое братьев: Арсений, ставший чиновником и Кассиан, ставший офицером и погибший на фронте в 1914 г.

Священномученик Петр (Зверев). Архиепископ Воронежский на Соловках

Детские годы

В детстве Василий был драчуном. Архиепископ Петр рассказывал позднее: "В детстве я был очень толстый и пухлый, и взрослые любили меня тискать, а я этого очень не любил. И вот вижу сон. Сидит за столом Спаситель в синей и красной одежде и держит меня на руках. А под столом - страшная собака. Спаситель берет мою руку и протягивает под стол собаке со словами: "Ешь ее, она дерется!". Я проснулся и с тех пор уже никогда не дрался, а во всем старался себя сдерживать, не сердиться и не делать ничего дурного"

Образование. Рукоположение. Cлужение.

Образование

Московская классическая гимназия (1895), два курса Московского университета (историко-филологический факультет, 1895-97), Казанская Духовная Академия (1899-1902). Кандидат богословия. Диссертация написана на тему "Экзегетический анализ первых двух глав послания апостола Павла к Евреям".

Рукоположение

Монах Петр (1900), иеромонах (1902), архимандрит (1910 год, Тульская губ., г.Белев, Спасо-Преображенский монастырь, Крестовая церковь. Рукоположил епископ Парфений (Левицкий). Епископ (1919, Москва, рукоположил Святейший Патриарх Тихон, хиротонисан на праздник Сретения). Архиепископ (1926, рукоположил митрополит Сергий (Страгородский), тем самым утвердил всенародное избрание).

Cв. Петр завел преподавание Закона Божия детям. Он сам учил их, и ребята так привязались к владыке, что зачастую собирались толпою и ждали его. Владыка часто рассказывал им о своей жизни. Истовое служение, искренность в вере, смирение, открытость для всех привлекали к епископу Петру множество людей.

Орел, Орловская Духовная Семинария, преподаватель (1902-1903)
Москва, епархиальный дом в Каретном ряду, церковь св. равноап. кн. Владимира, епархиальный миссионер (1903-1907)
Новгород, Новгородская Духовная Семинария, инспектор (1907-1909)
Тульская губ., г. Белев, Спасо-Преображенский мужской монастырь, игумен, настоятель (1909-1910)
архимандрит, настоятель (1910-1916)
1916-1917 проповедник на фронте
Москва, церковь Владимирского Епархиального дома, настоятель (1917)
Тверь, Желтиков Успенский монастырь, настоятель (1917-1919).
Нижний Новгород, Печерский монастырь, епископ Балахнинский, викарий Нижегородской епархии (1919-1920). Сразу же после хиротонии приехал в Нижний Новгород и поселился в Печерском монастыре на берегу Волги. До этого здесь жил епископ Лаврентий (Князев), расстрелянный большевиками в 1918 г.
Нижегородская губ, пос.Сормово, епископ Балахнинский, викарий Нижегородской епархии (1920-1920)
Нижегородская губ., с.Канавино, подворье Городецкого монастыря, епископ Балахнинский, викарий Нижегородской епархии (1920-1921)
Тверь, Желтиков Успенский мужской монастырь. Епископ Старицкий, викарий Тверской епархии (1922-1922)
Москва. Временно управляющий Московской епархией (1924-1925)
После кончины Святейшего Патриарха Тихона он подписал акт от 12 апреля 1925 г. о передаче высшей церковной власти митрополиту Крутицкому Петру (Полянскому). Вскоре был направлен на Воронежскую кафедру в помощь 84-летнему митрополиту Владимиру (Шимковичу).
Воронеж, Покровско-Преображенская церковь бывшего Девичьего монастыря и храм во имя Сошествия Святого Духа на апостолов. Епископ (1925-1926)
Воронеж, храм во имя Сошествия Святого Духа. Архиепископ Воронежский и Задонский (1925-1926)

Аресты и тюрьмы

1918 - Тверь, тюрьма. Заключен в тюрьму в качестве заложника, но был освобожден
1921 май - Нижегородская губерния, село Канавино. Обвинени в "разжигании религиозного фанатизма в политических целях". Арест вызвал трехдневную забастовку рабочих сормовских заводов. Власти побещали отпустить его, но обманули рабочих и отправили епископа в Москву
1921 - Москва, Лубянская тюрьма. Епископ Петр и в камере не переставал проповедовать. Пока он находился в различных местах заключения, ему не успевали посылать кресты: он дарил их обращенным им людям
1921 - Москва, Бутырская тюрьма, Таганская тюрьма. В Таганской тюрьме епископ Петр заболел от истощения, на голове у него образовались фурункулы, и его положили в больницу. В конце июля 1921 г. владыку назначили на этап в Петроград
1921-1922 - Петроград, тюрьма. Освобожден. Сразу же уехал в Москву
1922 - Тверь, Желтиков Успенский мужской монастырь. Были также арестованы протоиереи Василий Куприянов и Алексий Бенеманский, казначей Новоторжского Борисо-Глебского монастыря иеромонах (в будущем епископ) Вениамин (Троицкий), секретарь епископа Петра Александр Преображенский и Алексей Иванович Соколов. В конце ноября 1922 г. они были отправлены в Москву. Вместе с ними был отправлен епископ Новоторжский Феофил (Богоявленский)
1923 - Комиссия НКВД по административным ссылкам. Приговор: 2 года ссылки в Туркестан.

Из воспоминаний его духовной дочери : "Пробравшись на платформу, одна духовная дочь епископа первая увидела за двумя решетками владыку и глазами нам показала. Когда я увидела худое, покрытое особой тюремной бледностью лицо владыки, громко зарыдала. Владыка улыбнулся, и ко мне донеслись его слова, хотя говорил он почти шепотом из-за конвоя: "Как я рад вас видеть. Но почему Вы плачете? Меня не надо жалеть, надо за меня радоваться". В это время у него от недоедания начался авитаминоз, и вся голова была забинтована"

1923 - Узбекистан, г.Ташкент
1923-1924 - Средняя Азия, пос.Перовск (ныне г.Кызыл-Орда). В 1923 г. освободили Патриарха Тихона, и он подал властям список архиереев, без которых не мог управлять Церковью. В их число входил и епископ Петр. В конце 1924 г. он был освобожден и вернулся в Москву
1927 - Москва, внутренняя тюрьма ОГПУ на Лубянке, Бутырская тюрьма
1927-1928 - Соловецкий лагерь особого назначения
1928-1929 - Остров Анзер. Анзерская Троицкая командировка, VI отд.

Жизнь и дела святого Петра (Зверева)

Голод 1921 года

Вслед за Патриархом Тихоном, Владыка обратился к тверской пастве с посланием, в котором призывал "жертвовать из церковного достояния на святое дело все то, что не является существенно необходимым для совершения богослужения. Что же касается предметов необходимых для совершения святейшего таинства Евхаристии, в случае требований об изъятии, мы благословляем верующим выражать свои письменные протесты, входить в переговоры с представителями власти и ходатайствовать о замене священных предметов". Владыка отдал в пользу голодающих все ценные вещи храма. Некоторые его упрекали за это, но он говорил: "У нас они стоят так. Они лишние. Они не нужны. У нас, значит, они будут стоять, а там люди умирают с голода?"

Обновленческий раскол

Когда в 1922 г. начался раскол, епископ Петр немедленно запретил в служении тех священников Тверской епархии, которые присоединились к расколу, предав факт запрещения широкой огласке, чтобы предупредить мирян об опасности обновленчества. Владыка Петр написал обращение к пастве: "У этих живоцерковников-обновленцев - ничего нет религиозного; они религией лишь прикрываются, они деятели политические, хотя многие и не понимают сего. Мы политикой не должны заниматься, не наше это дело. Мы должны признавать советскую власть, подчиняться ей по христианской совести и держаться строго декрета об отделении Церкви от государства. Нужно обновление не Церкви, а нас самих. Мы не умеем, мы разучились усваивать и понимать благодатный дух церковных установлений, оттого и кажется нам многое лишним, ненужным, устарелым. Как ни прискорбно явление раздора и смуты в Церкви - мы должны благодарить Бога за него, ибо в это время отделится пшеница от плевел и каждый оглянется на себя и выявит, насколько он христианин православный. Молю Бога, чтобы Он сохранил в истинной Церкви побольше людей, хотя и по Писанию знаю, и из наблюдений над окружающими вижу, что мало останется истинно верующих".

ГПУ запретила публиковать воззвание , ввиду того, "...что обращение натравливает одну часть духовенства и верующих на другую, что возбраняется декретом об отделении Церкви от государства, который предоставляет право каждому гражданину и обществу верить, во что он хочет, и молиться кому и как хочет, в печатании данного обращения отказать, а епископа Петра привлечь к ответственности за неподчинение соввласти, за применение во время письма дореволюционной орфографии".

Из протокола допроса : "Ваш взгляд и отношение к Патриарху Тихону?" - "Признаю его главою Русской Церкви в церковных делах".
Заключение ОГПУ : "Распространение воззвания епископа Тверского Петра, направленного явно против всякого обновленческого движения в Церкви и в поддержку контрреволюционной политики Тихона"

Начальник секретного отдела ОГПУ Евгений Тучков потребовал доказательств, что епископ Петр это воззвание распространял. У близкого к епископу протоиерея о.Василия Куприянова безуспешно пытались вырвать показания для ареста епископа. Арестовать епископа и вести дело в Твери местное ОГПУ. "Епископ Петр предварительным следствием уличен в распространении не разрешенного цензурой обращения и на днях будет арестован со всей кучкой тихоновцев. Просим вашего разрешения препроводить епископа Петра с его компанией и со всем материалом сразу же после ареста к вам во избежание возбуждения фанатиков". Секретный отдел ответил согласием, и в ноябре владыку арестовали.

Заключение в Соловецкий лагерь

Особое Совещание при Коллегии ОГПУ 26 марта 1927 года по статье ст.58 приговорило Владыку к 10 годам концлагерей. "Дело архиепископа Петра (Зверева) и др. Воронеж, 1927 г."

Рассказывают, что блаженная Паша Саровская (по воспоминаниям монахини Серафимы - блаженная Прасковья Ивановна) предсказала владыке - он будет заключен в тюрьму трижды. Незадолго до последнего ареста дивеевская блаженная Мария прислала к нему сказать: "Пусть владыка сидит тихо". Этап на Соловки отправляли с Ярославского вокзала, и власти разрешили духовным детям проводить архиепископа. Владыка, увидев их, крикнул: "Есть ли тут дивеевские?" Среди провожавших были две дивеевских сестры. - "Передайте от меня поклон блаженной Марии Ивановне", - попросил он.

Прибыл на Соловки поздней весной 1927 г. В лагере владыка работал сначала сторожем, затем счетоводом на продуктовом складе, где трудилось одно духовенство. Жил он в маленькой комнате, вместе с епископом Григорием (Козловым). Владыка Петр соблюдал молитвенное правило и жил по церковному уставу. Он принимал всех, кто желал его видеть и с ним беседовать.

Соловецкий монастырь был разогнан, но 60 монахов остались в лагере вольнонаемными. Им оставили кладбищенскую церковь во имя преподобного Онуфрия , которая находилась за пределами монастырских стен. До 1928 г. священнослужителям из заключенных чекисты разрешали посещать ее. Службы совершались ежедневно - всенощная и литургия. Архиепископ Петр старался бывать на всех службах. 06 января 1928 г. скончался находившийся в заключении на Соловках архимандрит Иннокентий (Беда) . Архиепископ торжественно отпел своего келейника в Онуфриевской церкви при участии 30 священнослужителей и толпы сочувствующих из заключенных.

После отъезда с Соловков архиепископа Илариона (Троицкого) ссыльный епископат в знак особого уважения избрал архиепископа Петра архипастырем, главой Соловецкого православного духовенства. Монахиня Серафима рассказывает: "В Соловках владыка особенно подружился с архиепископом Иларионом (Троицким). Он даже завещал ему свою перламутровую панагию с Тайной Вечерей, но владыка Иларион скончался раньше его в Ленинградской тюрьме, при пересылке в Ташкент. Помню, рассказывали, что в Соловках поминали старшего архиерея “Соловецким”. Старшим был Иларион, а как только его посадили на пароход (на отправку в этап), в церкви за службой запели: “...Высокопреосвященного Петра, архиепископа Соловецкого”.

Нравственная высота архиепископа была такова, что и в роли дворника с метлой, он внушал благоговейное уважение. Чекисты при встрече не только уступали ему дорогу, но и приветствовали его, на что он отвечал, поднимая руку и осеняя их крестным знамением. Начальники, завидев его, отворачивались - достойное спокойствие архипастыря принижало их, вызывало раздражение и досаду - архиепископ брел мимо них, опираясь на посох и не склоняя головы.

В октябре 1928 г. владыка Петр был отправлен на остров Анзер , в VI отделение лагеря за то, что крестил в Святом озере заключенную эстонку. В анзерской Троицкой командировке архиепископ работал счетоводом. Из его письма: "Слава Богу за все... Не так живи, как хочется, а как Бог велит. Писем ни от кого давно не получаю, наверное вследствие закрытия навигации. Наверное, и от меня стали реже приходить, хотя могут быть и другие не зависящие от нас причины... У нас, по-видимому, настала настоящая зима, с ветрами и метелями, так что ветер едва не валит с ног... Живу в уединенном и пустынном месте на берегу глубокого морского залива, никого не вижу, кроме живущих вместе, и могу воображать себя пустынножителем ".

На Анзере владыка составил акафист преподобному Герману Соловецкому . Открытки с частями текста он посылал своим духовным чадам, и впоследствии они смогли собрать и восстановить весь текст.

Смерть священномученика

07 февраля 1929 года Петр умер от тифа в заключении в Соловецком лагере особого назначения на о. Анзер в бывшем Голгофо-Распятском скиту. Похоронен на о.Анзер, у подножия горы Голгофы.

Священномученик Петр (Зверев Василий Константинович), архиепископ Воронежский

Анзер. Храм Воскресения Господня. Крест на могиле архиепископа Петра (внизу справа); архимандрит Петр - настоятель Белевского Спасо-Преображенского монастыря (в центре справа и внизу слева);

Осенью 1928 г. на Анзере началась эпидемия тифа . Умерло около 500 человек – половина из сидевших в заключении. В начале 1929 г. архиепископ Петр заболел и его увезли на Голгофу в так называемый "госпиталь". Архиепископа Петра положили в палату, которая размещалась у алтаря церкви Распятия Господня. "Лечебное заведение" где, по точному выражению Александра Солженицына "лечат смертью", размещалось в бывшем Голгофо-Распятском скиту, в помещении храма в честь Распятия Господня, на горе Голгофе.

Очевидцы свидетельствуют : "Картина, которую я застал по приезде своем на Голгофу был ужасна, название Голгофы вполне оправдалось. В тесных помещениях, битком набитых людьми, стоял такой спертый дух, что само пребывание в нем более продолжительное время казалось смертельным. Большая часть людей, несмотря на мороз, была совершенно раздета, голые в полном смысле слова, на остальных - жалкие лохмотья. Истощенные лица, скелеты, обтянутые кожей, голыми выбегали шатаясь, из часовни (церкви Воскресения Христова) к проруби, чтобы зачерпнуть воды в банку из-под консервов. Были случаи, когда, наклонившись, они умирали".

По предсказанию Матери Божией, явившейся 18 июня 1712 г. анзерскому преподобному Иову : "На этом месте пусть будет сооружен скит во имя страданий Моего Сына. Пусть живут 12 иноков и будут все время поститься, кроме субботы и воскресенья. Придет время, верующие на этой горе будут падать от страданий, как мухи". Предсказание Матери Божией сбылось.

Рядом с Владыкой лежал ветеринар, его духовный сын. 7 февраля в 4 часа утра он услыхал шум от влетевшей стаи птиц. Открыв глаза он увидел великомученицу Варвару со многими девами, среди которых узнал святых мучениц Анисию и Ирину. Великомученица Варвара подошла к постели владыки и причастила его Святых Христовых Тайн. В тот же день в 7 часов вечера он скончался. Перед смертью несколько раз написал на стене карандашом: "Жить я больше не хочу, меня Господь к Себе призывает".

Погребение

Из Соловецкого кремля еще во время болезни владыки прислали мантию и малый омофор. В одной из мастерских заказали гроб и крест. Разрешение на участие в похоронах получили 3 священника и двое мирян, но совершить торжественное отпевание и похоронить архиепископа в облачении начальство не позволило. Однако вскоре стало известно, что тело владыки бросили в общую могилу, доверху заполненную умершими. Начальство приказало завалить могилу землей и снегом, но это распоряжение выполнено не было. В канцелярии хозяйственной части совершили панихиду, а затем гроб и крест отвезли на Голгофу. Общую могилу освободили от еловых веток. Владыка лежал в длинной рубахе со сложенными на груди руками, лицо было засыпано еловыми иголочками. 10 февраля его подняли на простыне из общей могилы. Несмотря на запрещение начальства, прямо на снегу покойного облачили в новую лиловую мантию, клобук, омофор, положили его в гроб, дали в руки крест, четки и Евангелие. Перед тем, как вложить ему в руку разрешительную молитву, все три священника расписались на ней. Монахиня Арсения спросила: "Почему вы расписываетесь? На молитве ведь не расписываются!" - "Если время переменится, будут обретены мощи владыки, будет известно кто его хоронил", - ответили они. Рукопись подписали: архимандрит Константин (Алмазов) из Петербурга, барнаульский отец Василий и отец Димитрий из Твери. Священники громко и торжественно совершили отпевание. На отпевание собралось около 20 человек. После прощальных слов останки опустили в могилу, выкопанную напротив алтаря Воскресенского храма и поставили крест с надписью. Один из хоронивших архиепископа священников позже рассказывал, что когда могилу зарыли, над ней засиял столп света и в нем явился владыка и всех благословил.

Священномученик Петр родился 18 февраля 1878 года в Москве в семье священника и в крещении наречен был Василием. Его отец, Константин Зверев, служил сначала в храме Воскресе­ния Словущего в селе Вишняки под Москвой, а затем был на­значен настоятелем храма святого благоверного великого князя Александра Невского при доме московского губернатора. После убийства генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича отец Константин перешел служить в Сергиев­ский храм при Чудовом монастыре в Кремле.

У отца Константина и его жены Анны было четверо детей: три сына – Арсений, Кассиан и Василий и дочь Варвара. Характеры братьев определились с детства и были весьма различны. Арсений любил писать разные бумаги – и стал чиновником. Кассиан играл в войну – и стал офицером, был убит на фронте в 1914 году. Васи­лий любил играть в церковную службу.

В раннем детстве он торопился попасть к началу богослужения в приходской храм в Вишняках, и на службу ходил всегда вместе с отцом. Звонарь, видя идущего священника, ударял три раза в ко­локол, и мальчик считал, что два раза звонят отцу, а третий – ему.

Впоследствии он иногда рассказывал о себе детям в назидание. «В детстве я был очень толстый и пухлый, и взрослые любили меня тискать, а я этого не любил и вел себя соответственно. И вот ви­жу сон. Сидит за столом Спаситель в синей и красной одежде и держит меня на руках. А под столом – страшная собака. Спаситель берет мою руку и протягивает под стол собаке со словами: “Ешь ее, она дерется”. Я проснулся, и с тех пор уже никогда не дрался, а во всем старался себя сдерживать, не сердиться и не делать ничего дурного. Вам, мальчишкам, всегда хочется попробовать курить. А у нас отец строгий был, он нам однажды сказал: “Если кто будет курить, губы оторву!” Но попробовать все-таки хотелось. Выкурил я папиросу и пошел в церковь. Было Прощеное воскресенье. Запе­ли: “Не отврати лица Твоего от отрока Твоего, яко скорблю, скоро услыши мя...” Это было самое мое любимое песнопение. Но тут у меня нестерпимо закружилась голова, и пришлось мне выйти из храма. С тех пор я уже не пробовал курить».

В 1895 году Василий окончил гимназию и поступил на историко-филологический факультет Московского университета. В 1899 году он подал прошение с просьбой зачислить его на пер­вый курс Казанской Духовной академии, и после проверочных ис­пытаний совет Казанской Духовной академии постановил при­нять его в число студентов.

19 января 1900 года ректор Казанской Духовной академии епи­скоп Антоний (Храповицкий) в академическом храме постриг Василия в монашество, нарекши ему имя Петр, в честь святителя Петра, митрополита Московского. В качестве старца восприемни­ка в Казанской академии в те годы присутствовали или иеромонах крестовой церкви Пантелеимон, или схиархимандрит Седмиозерной Богородицкой Вознесенской пустыни Гавриил (Зырянов). После пострига епископ Антоний преподал новопостриженному назидательное поучение, и тот в преднесении свечей и в сопро­вождении иночествующей братии отправился в свою келью, где епископ Антоний, вручая ему икону, сказал слово поучения на но­вую жизнь. 23 января 1900 года монах Петр был рукоположен во иеродиакона, а 15 июня того же года – во иеромонаха.

В 1902 году иеромонах Петр был удостоен степени кандидата богословия с правом преподавания в семинарии за диссертацию «Экзегетический анализ первых двух глав Послания апостола Пав­ла к Евреям». 4 сентября 1902 года он был назначен преподавателем Священного Писания в Орловскую Духовную семинарию, а 27 сентября того же года перемещен на должность московского епархиального миссионера. Основным местом его служения стал Князь-Владимирский храм при Московском епархиальном доме, основанном трудами и заботами митрополита Московского Вла­димира (Богоявленского). Сюда стекались основные духовные си­лы, здесь проповедовали лучшие проповедники Москвы, среди которых иеромонах Петр занял достойное место. Уроженец Москвы, знавший московскую паству еще по приходу отца, столкнув­шись с новыми проблемами, когда множество людей оказались не просвещенными светом православия, он ревностно взялся за дело: часто служил и за каждым богослужением проповедовал; двери его квартиры в Епархиальном доме были всегда открыты для вопро­шающих, и бывало, что последние посетители уходили от него за полночь, а утром иеромонах Петр уже торопился на богослужение.

Митрополит Владимир, видя ревностное служение молодого пастыря, рекомендовал его на вакантное место инспектора Новго­родской Духовной семинарии, куда тот и был назначен 30 июня 1906 года.

Однако враг спасения рода человеческого – диавол через злых людей восстал на подвижника, – они стали клеветать на иеромо­наха Петра. Почти каждый месяц обер-прокурор Святейшего Си­нода получал анонимные доносы. В доносах клеветники среди прочего писали, что иеромонах Петр насадитель разврата, лжемо­нах, скрывающийся под личиной святого, и они никогда не допустят продвижения его по иерархической лестнице: «с него снимем митры, собьем ее в церкви... потому что он... хотел... надеть золо­тую шапку, но этого не позволим, не допустим – мы доставим ему счастье проехаться на Соловки...»

Для того, чтобы придать своей клевете характер достовернос­ти, клеветники написали от лица некой знакомой отцу Петру жен­щины подложное письмо.

Обер-прокурор переслал анонимные доносы архиепископу Новгородскому Гурию (Охотину) с просьбой разобраться. После беседы с иеромонахом Петром архиепископ выслал свое заклю­чение по этому делу обер-прокурору Синода, а также и Москов­скому митрополиту Владимиру, вопрошая его, «не есть ли все, сообщаемое в заявлениях, одна клевета, выдуманная на почве враждебных отношений... некоторых лиц или под влиянием так называемого освободительного движения, вследствие которого часто выдумывают ложь против духовенства вообще и в частнос­ти монашествующего».
Переслал владыка и письмо женщины, которая, узнав, что от ее лица рассылаются подложные письма, написала отцу Петру:

«Добрейший отец Петр! Вашим известием крайне поражена; ни в Святейший Синод, ни Обер-Прокурору и ни кому другому реши­тельно не писала никаких заявлений, тем более гнусного содержа­ния, да и не имею к тому никаких оснований. Видно, враги Ваши всячески стараются повредить Вам, раз решились на подлог, – вот до чего доводит злоба людей. Надеюсь, Вы уверены в добрых моих к Вам чувствах и никогда не поверите клевете. Скорблю, что враги Ваши пользуются моим именем для причинения вам горечи и нравственных страданий...»

«Что касается до жизни иеромонаха Петра в Новгороде со вре­мени прибытия его на должность инспектора Новгородской семи­нарии, – писал архиепископ Гурий обер-прокурору Синода, – то могу свидетельствовать, что жизнь его вполне... соответствует его иноческому званию».

Доносы продолжались в течение двух лет. Иеромонах Петр на­писал прошение об увольнении его от должности инспектора Нов­городской семинарии.

В апреле 1907 года архиепископ Новгородский Гурий напра­вил в Синод ходатайство о назначении иеромонаха Петра настоя­телем Моденского монастыря, а епископ Саратовский Гермоген (Долганев) – о назначении его наместником Преображенского монастыря в Саратове.

Слухи о том, что иеромонаха Петра собираются назначить наместником одного из монастырей, вызвали новые анонимные доносы, причем на этот раз авторы угрожали опубликовать свои доносы в газетах.

5 декабря 1907 года иеромонах Петр получил письмо от донос­чика: «Если хотите прикончить это дело, то пришлите триста руб­лей денег... К полиции не обращайтесь...»

Это письмо отец Петр передал архиепископу Гурию, а тот пе­реслал его митрополиту Владимиру, который отписал товарищу обер-прокурора Святейшего Синода, ведшему дело: «По упомяну­той переписке не было назначено расследование ввиду анонимно­го ее характера».

3 июля 1909 года Святейший Синод назначил иеромонаха Петра настоятелем Белевского Спасо-Преображенского монасты­ря Тульской епархии.

Монастырь находился недалеко от Оптиной пустыни, и отец Петр имел постоянную возможность общаться с оптинскими стар­цами. Старцы в свою очередь высоко оценили духовную настроен­ность настоятеля и стали направлять к нему людей для духовного руководства. Отец Петр часто бывал в Саровском и Дивеевском монастырях, особенное доверие имея к блаженной Прасковье Ивановне Дивеевской, и та платила ему ответным расположением. Блаженная подарила ему своей работы холст, из которого впослед­ствии сшили архиерейское облачение, и он бережно хранил его, предполагая быть в нем погребенным.

В воскресенье 8 августа 1910 года епископ Тульский и Белевский Парфений (Левицкий) в крестовой церкви возвел отца Петра в сан архимандрита.

19 октября 1910 года в Белеве по инициативе председателя Училищного совета архимандрит Петр прочел лекцию на тему «Старчество и старец Амвросий Оптинский как главный его представитель». Лекция имела огромный успех, и присутствовав­ший на ней епископ Парфений обратился к слушателям со сло­вом, в котором выразил свою радость по поводу столь многолюд­ного собрания, свидетельствующего, что люди в Белеве живут не одними земными заботами, но интересуются и вопросами религиозными.

В день празднования Казанской иконы Божией Матери в мо­настыре состоялось торжественное освящение Спасо-Преображенского собора, который к этому времени стараниями настояте­ля был тщательно отремонтирован и украшен.

Архимандрит Петр не ограничивал своего служения стенами вверенной его попечению обители, но часто посещал сельские храмы Белевского уезда. Один из свидетелей так описывает его служение в селе Песковатом: «18 и 19 мая 1913 года навсегда оста­нутся в памяти прихода. Слава о служении архимандрита Петра, ласковом, внимательном обращении с простым народом создали ему громадную популярность не только в Белевском уезде. Крес­тьяне, как последнее сословие, нуждаются в помощи, и особенно в духовной. Они приходят к отцу Петру с просьбами помолиться о них, иногда поговорить и рассказать о своем воистину горьком житье. И никто не уходит от отца Петра неутешенным. Архимандрит Петр приехал в село к шести часам вечера, и сразу же нача­лась всенощная. С ним приехал хор из десяти девочек.

Храм в селе Песковатом стоит на горе, над Окой. Рядом сосно­вый бор. Настежь открыты все двери храма. Солнечные лучи скользят по бесчисленным рядам народа, не поместившегося в церкви. Нет привычного перешептывания и безучастности к службе. Знакомые молитвы поются всем народом. Во время пения “Слава в вышних Богу...” все опускаются на колени. Великие сло­ва, масса коленопреклоненных людей, молящихся всем сердцем, всем помышлением, до того умиляют и умиротворяют, что не­вольно молишься.

Сгущались сумерки. На паперть вышел архимандрит Петр и направился к дому священника, и за ним весь народ, певший “Христос воскресе”. И далеко по округе разносилось это радост­ное пение.

На следующий день была отслужена литургия. Народа было еще больше, чем накануне. После отпуста архимандрит Петр вы­шел на амвон и стал говорить. Простые слова, ясный взгляд. Он говорил о Христе Спасителе, об убожестве храма в приходе и, на­конец, перешел к обличению ересей. Больше всего он говорил о местных сектантах – скопцах и хлыстах. Ярко и убедительно архи­мандрит Петр опровергал то, что сектанты ставили себе в заслугу и оправдание, он обрисовал картину фальши, себялюбия, тунеядст­ва, изуверства, вреда для тела и для души, который, по своему не­вежеству и фанатичному ослеплению, причиняют эти секты своим сторонникам. Во время проповеди один из скопцов протиснулся к выходу и понуро поплелся домой. Впечатление от проповеди было громадное».

Во время одной из эпидемий, случившихся в ту пору, архиман­дрит Петр обратился к населению с особым словом: «Все еще из разных мест получаются сообщения о том, что по стране нашей распространяются заразные болезни, которые уносят в могилу целые тысячи людей. Неудивительно, что при столь страшном яв­лении люди приходят в беспокойство и стараются придумать всевозможные средства, чтобы отклонить от себя надвигающуюся грозу... Но вот горе наше, что мы изобретаем всё не то средство, которое бы действительно нас избавило от ужасной, никого не милующей болезни. Мы стараемся пользоваться разными сыворот­ками и прививками... Все комиссии и подавляющее большинство частных людей только совершенно оставляют в стороне духовное начало в человеке – его душу, только не желают о ней подумать, да, впрочем, они и не могут желать думать о ней, так как, кажется, и не подозревают, что она у них есть и нуждается в попечении го­раздо более, чем тело... Они так далеки стали от всего духовного, что не могут поверить, что главное и единственное зло всех болез­ней, несчастий и страданий на земле есть грех, который и надо уничтожать, с которым и нужно бороться во что бы то ни стало, всеми силами, как бы трудно это ни было. А все эти вибрионы, ми­кробы и бациллы – только орудие и средство в руках Промысла Божия, ищущего спасения души человеческой. Знает Бог, что до­рога нам земная жизнь, что дорого нам тело, и вот на это-то и на­правляет Свои удары, чтобы мы опомнились и раскаялись. Посы­лая мор на людей, Господь тем самым напоминает нам всегда иметь пред глазами своими смерть, а за нею и Страшный Суд, за которым последует вечное наказание нераскаянных грешников... К Нему-то и нужно прежде всего обращаться с молитвою о помиловании и об отвращении праведного гнева Его. Но, молясь, надо стараться быть достойными милости Божией. Необходимо сознать грехи свои, раскаяться в них, решиться вести жизнь свою согласно заповедям евангельским. С покаянием должно соединить пост и воздержание, должно отказаться хоть на время от разных удоволь­ствий, игрищ, зрелищ и праздного времяпровождения. Но как-то страшно становится от того, что видишь вокруг: с одной стороны, как будто и боятся заразных, губительных болезней, страшатся смерти и в то же самое время предаются необузданному веселью, забавам, зрелищам, совершенно забывая свои священные обязан­ности по своему званию православных христиан... Хотя уже беско­нечное число раз говорено и переговорено о том, что наша интеллигенция далека от народа и не знает и не понимает его, но еще раз хочется крикнуть так, чтобы услышали наконец, кому слышать надлежит: “Да постойте, Бога ради, будьте добросовестны и бес­пристрастны, сойдите с высоты своего величия и прислушайтесь к тому, что говорит народ!.. Пощадите, пожалейте душу народную! Вы толкуете о просвещении, вы скорбите, что народ наш темен, вы строите школы, а сами в то же время вносите тьму в среду его, развращаете его, заменяете истину Христову ложью язычества, со­действуете возвращению народа к нравам языческим!.. И как не быть смертоносным язвам в стране нашей, когда мы отступаем от Бога и навлекаем на себя Его праведный гнев?! Еще удивляться надо безмерному долготерпению Божию, что Он милостиво кара­ет нас, надо горячо благодарить Его, что не погубляет нас оконча­тельно, и слезно умолять Его, чтобы Он не дал осуществиться зло­му делу и открыл сердечные очи тем, кому вверено попечение о душе народной. Покаемся же все и исправимся и обратимся к Богу, от Которого отступили!”».

Как всякого подвижника и человека глубокой веры, архиман­дрита Петра интересовал и подвиг других. Об одном из скромных служителей Тульской епархии, протоиерее Алексии, он счел нуж­ным даже написать заметку и опубликовать ее для назидания дру­гим в «Епархиальных ведомостях».

«На днях заходил ко мне, – писал архимандрит Петр, – один сельский протоиерей – отец Алексий. Высокого роста, стройный, худой, весь седой, с добрыми проникновенными глазами, смирен­ный, приветливый, добродушный, – он произвел на меня самое хорошее впечатление. Давно он священствует, но священствует в бедном приходе: “Мой доход равняется доходу псаломщиков в окружных селах, – говорил он, – но я никогда не искал себе луч­шего прихода; я верю, что Господь благословил мне потрудиться именно здесь. Ох, сколько я видел на себе милостей Божиих! Я вас давно поминаю, и родителя вашего поминаю. (Надо сказать, что мы увиделись только впервые, а до сего времени я даже никогда не слыхал об отце протоиерее.) У меня такое правило – я поминаю всех. Живых поминаю более семисот, а усопших – и не знаю сколько. Ведь это нетрудно. Знаете, ведь они все записаны. На проскомидии, во время Херувимской песни и “Достойно” я чи­таю, а потом воздохну (тут отец протоиерей приложил руку к пер­сям, устремил глаза свои к небу, и весь взор его как-то просвет­лел – будто он увидел Господа и просил Его за живых и усопших), потом снова читаю и снова воздохну; я всегда так. Протоиереем я недавно сделан. Это сделал меня преосвященный, который обра­тил внимание на то, что я никогда ни одной свадьбы не венчаю без того, чтобы жених и невеста не знали Символа веры и молитвы Господней наизусть и с объяснениями. Трудно обучать их, но все же они обучаются... На мне вся одежда чужая, я не могу делать се­бе – средств нет, но слава Богу за все”. Действительно, отец про­тоиерей весьма бедно одет. Когда мы стали расставаться, отец протоиерей подошел к иконам, приложился, помолился и стал сер­дечно желать мне небесных даров от Бога.

Предо мною ясно вырисовывалось все величие и красота души старца. Я представил себе следующее: бедный сельский приход, удаленный от губернского города на сто пятьдесят верст, грубый деревенский народ, все более и более развращаемый за послед­ние годы, постоянные труды, хлопоты, службы, требы, ведение хо­зяйства, занятия с прихожанами, недостатки, так что к концу жиз­ни не только не скоплено на черный день, но даже нет средств, чтобы сделать себе одежду: скудные средства ведь нужны были си­ротам, которых приходилось еще воспитывать, да и бедным чадам своим о Господе. Кроме нищеты, на старость осталась еще боль в ногах, о которой отец протоиерей говорит как-то добродушно, будто она не у него, будто не его ноги отнимаются. Это, так ска­зать, всё внешние скорби, а сколько скорбей незримых, внутрен­них, о которых нет сил повествовать, потому что их так много и они так всем хорошо понятны! Подумайте теперь, какова же долж­на быть крепость души, каково величие духа, какова непоколеби­мость в достижении поставленной цели, какова преданность воле Божией, каковы смирение, вера, терпение, сострадание, любовь к Богом данным прихожанам, если, несмотря на все тяготы, труды, лишения, скорби и напасти, отец протоиерей не поддался духу лу­кавому, так часто многих из нас прельщающему, не прельстился ни богатством, ни славою, ни ризным украшением, а остался до заката дней своих на своем посту, в глуши, в неизвестности, в тру­дах, среди любимых им пасомых, остался делить с ними до гроба все их нужды, скорби и радости!

А каково его бескорыстие! Он молится за живых и усопших, знаемых и незнаемых, молится бескорыстно, без надежды не толь­ко получить благодарность за свое доброе дело, но даже без надеж­ды на то, что об этом узнают те живые, за которых он молитвы воз­носит. Он молится просто потому лишь, что молитва – его дыха­ние, потому, что, как пастырь, он считает нужным молиться, ибо знает, что всё от Бога, знает, какое великое значение имеет молитва для живых и особенно для усопших, которые сами себе никак уже не могут помочь. Он молится не за родных только или знако­мых, нет, он молится даже и за тех, которых никогда не видал и не знал. Он знает лишь одно – что они нуждаются в молитве, и он скромно, тихо, незаметно делает доброе дело, творит милостыню.

И вот такими-то молитвенниками и стоит еще мир, ими-то вот и поддерживается вера и жизнь наша...

Таких подвижников – молитвенников может воспитать и иметь одно лишь православие. И дай Бог, чтобы их было как мож­но больше».

С началом военных действий в 1914 году в Спасо-Преображенском монастыре был устроен лазарет на двенадцать кроватей, из которых пять были на полном содержании монастыря.

В октябре 1916 года Святейший Синод постановил направить архимандрита Петра в распоряжение епископа Алеутского Евдо­кима (Мещерского) для миссионерской службы в Северо-Американской епархии. Но поездка не состоялась, и, вместо Америки, в 1916 году отец Петр уехал проповедником на фронт, где пробыл до февральской революции 1917 года.

В 1917 году архимандрит Петр был назначен настоятелем Успен­ского монастыря в Твери. Здесь ему впервые пришлось испытать тяготу неволи: он был заключен в тюрьму в качестве заложника.

14 февраля 1919 года в Москве в патриарших покоях на Троиц­ком подворье состоялось наречение архимандрита Петра во епис­копа. На следующий день, в праздник Сретения Господня, он был хиротонисан Патриархом Тихоном во епископа Балахнинского, викария Нижегородской епархии, где в то время правящим архи­ереем был архиепископ Евдоким (Мещерский), впоследствии отпавший от православия в обновленчество. Владыка Петр хорошо знал его по службе в Белеве, когда тот был епископом Каширским, викарием Тульской епархии.

В Нижнем Новгороде епископ поселился в Печерском монас­тыре на берегу Волги. Место, памятное недавними событиями: здесь жил епископ Лаврентий (Князев), расстрелянный больше­виками 6 ноября 1918 года.

В древности Печерский монастырь был расположен за две вер­сты от Нижнего Новгорода, но около трехсот лет назад произошел обвал, здания монастырские обрушились в Волгу, остался лишь один храм, и монахи поселились ближе к городу, в так называемых Ближних Печерах. К началу ХХ века монастырь пришел в упадок.

Братия была малочисленна, и с епископом Петром приехали не­сколько монахов. Сразу по приезде епископ восстановил в монас­тыре уставную службу. Он служил во все большие и малые празд­ники, во время всенощной всегда стоял в храме на настоятельском месте против чтимой иконы Печерской Божией Матери, зачастую сам читал шестопсалмие.

Профессиональным певчим трудно было выдерживать про­должительные богослужения, и епископ привлек к участию в службах народ. За правым клиросом ставили аналой, и здесь нахо­дился уставщик, сюда приходили все усердствовавшие петь и чи­тать. В малые праздники служба продолжалась около пяти часов, в воскресные дни – шесть часов, а в двунадесятые праздники – семь, то есть с пяти часов вечера до полуночи.
Епископ служил неспешно, раздельно и громко произнося каждое слово. Шел во время каждения не торопясь, так что успе­вали пропеть весь полиелейный псалом. «Хвалите имя Господне» пел весь народ на два хора афонским распевом, полностью оба псалма. Во время первого часа и после литургии епископ благословлял народ. Придавая огромное значение участию прихожан в богослужении, епископ постарался наладить всенародное пение и в других храмах епархии. С благословения архиепископа Нижего­родского Евдокима он обратился с посланием к благочинным Ни­жегородской епархии, призывая их в своих благочиниях завести такое же общенародное пение.

В будние дни епископ служил литургию в домовой церкви. Каждый праздник после богослужения он говорил проповедь. В монастыре он завел преподавание детям Закона Божия, причем преподавал сам. Дети так привязались к нему, что зачастую соби­рались толпой у его крыльца в ожидании – не пойдет ли владыка куда-нибудь, чтобы сопровождать его. По дороге он что-нибудь им рассказывал, часто из своей жизни.
Иногда епископ Петр служил всенощные всю ночь. Под Рож­дество Христово всенощная начиналась в десять часов вечера, и после нее сразу же служилась литургия. Несмотря на столь про­должительные службы и самое простое пение, храм всегда был по­лон народа. Акафистов за всенощной епископ никогда не читал, но зато требовал, чтобы полностью вычитывались кафизмы; акафисты читались только на молебнах. Епископ Петр особенно лю­бил Псалтирь, которая отражает все многообразие душевных пе­реживаний и обстоятельств, в каких приходится бывать человеку; богодухновенная книга нас научает – как и о чем просить Бога. Как-то раз епископа пригласили служить в один из храмов и на всенощной почти полностью пропустили кафизмы. Епископ Петр подозвал настоятеля и сказал ему: «Почему ты не любишь царя Да­вида? Люби царя Давида».

Панихиды епископ всегда служил полностью, по уставу, с сем­надцатой кафизмой, без всяких сокращений. «Кто отслужит по мне такую панихиду?» – говорил он. Когда ему приходилось кого-нибудь отпевать, то он служил без малейшей поспешности. Он любил молиться вместе с Церковью словами церковных гимнографов и святых подвижников, ибо в этих словах, как и в церковных уставах, заключена неохватная жизнь, через них еще на земле ощущалось небесное. Будучи в Воронеже, владыка говорил своему келейнику отцу Иннокентию: «Во всем твой Петр грешен, только устава никогда не нарушал».

В Печерском монастыре древний собор в честь Успения Божией Матери был в то время сильно запущен. Стены и потолок были черны от копоти. Епископ обратился к народу, прося помочь на­вести порядок, и сам первый поднялся по лестнице и промыл часть потолка. На Страстной седмице владыка вышел очищать от снега двор монастыря. Кто-то спросил его:

– Что это вы так трудитесь, владыко святый?

– Да как же? Надо будет в Великую Субботу с крестным ходом идти, а кругом снег, идти негде.

За несколько дней до престольного праздника в соборе еже­дневно начинали служиться молебны с акафистом Божией Мате­ри по примеру Киево-Печерской Лавры – так епископ вместе с народом готовился к встрече праздника Успения Богородицы.

Истовое, неленостное служение, искренность в вере, смире­ние, открытость для всех – все это народ сразу почувствовал, оценил и полюбил в архипастыре. Его стали приглашать на все престольные праздники в городские храмы. Приглашали его, при­глашали и епархиального архиерея, но все возрастающая попу­лярность епископа Петра среди верующих не понравилась епископу Евдокиму; он стал завидовать своему викарию и в конце концов возненавидел его. Люди об этом не знали и по-прежнему приглашали их служить вместе. Это было тяжелое испытание для обоих, когда им приходилось стоять вместе на кафедре.

Владыка Петр искал выход из создавшегося положения и в конце концов решил поступить так, как заповедал Христос. Перед началом Великого поста 1920 года в Прощеное воскресенье высо­копреосвященный Евдоким служил в городе, послав епископа Петра служить в Сормово, которое располагалось тогда довольно далеко от Нижнего Новгорода. Извозчиков в то время не было, и епископ ходил в храм на службы пешком. Возвращаясь после службы в Печерский монастырь, он зашел на Дивеевское под­ворье, где жил архиепископ, чтобы попросить прощения перед на­чалом Великого поста. Войдя в покои архиепископа Евдокима, он повернулся к иконам, помолился, затем поклонился архиеписко­пу в ноги и, поднявшись, сказал:

– Христос посреди нас.

Вместо обычного: «И есть, и будет» – архиепископ ответил:

– И нет, и не будет.

Молча епископ Петр повернулся и вышел.

Началась первая неделя Великого поста. Владыка служил еже­дневно, службы продолжались по тринадцать-четырнадцать часов.

Часто он служил в Сормове, и многие прихожане-рабочие, узнав владыку поближе, полюбили его. Когда в мае 1921 года власти арестовали епископа, рабочие объявили забастовку и бастовали три дня. Власти пообещали рабочим, что отпустят архиерея, но вместо этого отправили его в Москву в ЧК на Лубянку. Епископа обвини­ли в разжигании религиозного фанатизма в политических целях.

Доверие Патриарха Тихона к владыке Петру было столь вели­ко, что, когда в Пензенской епархии возникло чрезвычайное поло­жение ввиду раскольничьей деятельности Владимира Путяты, по­пытавшегося захватить Пензенскую кафедру, Патриарх 17 мая 1921 года назначил туда правящим архиереем епископа Петра. Од­нако, ввиду ареста владыки, 25 июня 1921 года указ пришлось от­менить.

С Лубянки епископа перевели в Бутырскую тюрьму, затем – в Таганскую. Когда его уводили из Бутырской тюрьмы, то с ним прощались все заключенные в камере, многие плакали, даже над­зиратели пришли проститься. «Я вспомнил тогда прощание апос­тола Петра», – говорил епископ, рассказывая о своем пребывании в заключении.

В Таганской тюрьме находилось тогда более десяти архиереев и множество духовенства. Верующие передавали в тюрьму про­сфоры, облачения, и духовенство совершало в камере соборную службу. Около маленького столика становилось столько архиере­ев, что служебники положить было негде. Диакона не было ни од­ного. Великую ектению начинал митрополит, а дальше все архиереи по старшинству говорили ектении по очереди.

В Таганской тюрьме вследствие истощения епископ Петр тя­жело заболел: у него образовались фурункулы на голове, и его по­ложили в больницу. В конце июля епископа Петра назначили на этап в Петроград. Перед отправкой разрешили свидание, и к вла­дыке пришли его духовные дети. Когда его вывели из Таганской тюрьмы, они подошли к епископу и шли вместе с ним через весь город до Николаевского вокзала в сопровождении конвоя. Солда­ты, охранявшие архиерея, не препятствовали провожавшим идти рядом с епископом и не мешали им разговаривать. До отправки поезда оставалось еще несколько часов, и им разрешили провести их вместе. Епископ много рассказывал о своем пребывании в тюрьме и в конце беседы сказал: «Как хотел бы я открыть свое сердце и показать вам, как страдания очищают сердце».

В Петроградской тюрьме епископ пробыл до 4 января 1922 го­да и в день памяти великомученицы Анастасии Узорешительницы был освобожден и уехал в Москву. Всенощную и литургию на Рождество Христово он служил в храме Марфо-Мариинской оби­тели, а на второй день праздника – в храме Христа Спасителя. В Москве владыка получил от Патриарха назначение быть еписко­пом Старицким, викарием Тверской епархии.

Уехав в Тверь, владыка поселился в Успенском Желтиковом монастыре, где в 1918 году был настоятелем. Здесь он сразу же принялся за восстановление уставного богослужения, заведя те же порядки, что были у него в Нижнем Новгороде. Народ помнил его и встретил с радостью. В Твери епископ Петр восстановил в жиз­ни приходов благочестивый обычай паломничеств к местным святыням. Он сам иногда отправлялся с духовными детьми в Торжок, за шестьдесят километров. Шли пешком, дорогой владыка читал акафист преподобному Ефрему, а сопровождавшие его паломни­ки пели припев. В селе Марьино они останавливались на ночлег и на следующий день приходили в Торжок.
Весной 1922 года стали очевидны для всех размеры нового бед­ствия – голода, постигшего Нижнее Поволжье, и епископ Петр решил, не ожидая разрешения властей светских, ни каких-либо распоряжений от властей церковных, оказать посильную помощь голодающему населению. Правящего архиерея, архиепископа Се­рафима (Александрова), в то время в городе не было, и епископ Петр фактически управлял епархией. В марте он созвал совещание членов епархиальной канцелярии, существовавшей при Тверском архиепископе; на нем было решено немедленно приступить к сбо­ру пожертвований. Постановили устроить цикл общеобразова­тельных лекций, с тем чтобы все сборы шли на помощь голодаю­щим. Приняли решение разослать переданное из Москвы обраще­ние архиепископа Серафима к настоятельницам монастырей с призывом принять в обитель детей голодающего Поволжья.

31 марта 1922 года епископ Петр обратился к тверской пастве с посланием, которое было разослано по всем приходам и монасты­рям епархии. В это трудное время владыка стал служить каждый день как священник, утром и вечером. Бывало, что кто-нибудь из прихожан, видя, что архиерей терпит нужду, отрезал от своего скудного пайка в сто граммов хлеба половину и, завернув в чистую бумагу, подавал владыке. Епископ Петр не отказывался: благода­рил, улыбался и брал кусочек в пятьдесят граммов – зачастую это и была его еда за весь день. Начинал он служить в девять часов ут­ра, а заканчивал в четвертом часу дня. Каждый день он обращался к людям с проповедью о том, чтобы они помогли голодающим. Случалось, прихожане, слушая епископа, плакали и отдавали свое последнее.

Он сам отдал в пользу голодающих все сколько-нибудь ценные вещи из храма. Некоторые упрекали его за это. Он тогда говорил: «У нас они стоят так. Они лишние. Они не нужны. У нас, значит, они будут стоять, а там люди умирают от голода». В одной из про­поведей владыка сказал: «У одного мальчика умер папа. Затем умерла мама. Соседи снесли маму на кладбище, а мальчик шел за гробом. И когда все ушли, он остался. Сидел на могилке и плакал. И послал письмо Господу, где написал: “Господи! Господи! Что же Ты не приходишь, ведь мама сказала, что Ты придешь, а Ты не приходишь. Я жду-жду Тебя, а Ты не приходишь”. И вот сидел он на могилке у мамы, плакал и говорил: “Мама, ты слышишь, я по­слал Господу письмо, а Он не приходит”. Так он сидел и плакал и наконец уснул.

Вскоре пришел один человек, разбудил мальчика и спросил его, почему он здесь спит. И мальчик ему все рассказал.

“Так вот, – сказал человек, – Господь послал меня к тебе”. И он взял мальчика к себе и воспитал его.

Вот видите, как надо просить Господа и как детская молитва доходит до Господа».

В середине лета служащие епархиального управления, все, кто не участвовал в богослужении, оказались без средств к существо­ванию, и епископ обратился к благочинным епархии с просьбой о помощи.

Летом 1922 года начался обновленческий раскол; раскольники при поддержке советских властей принялись за разрушение Церк­ви. В июне 1922 года митрополит Сергий (Страгородский), архи­епископ Серафим (Мещеряков) и архиепископ Евдоким (Мещер­ский) выпустили воззвание, в котором признали законность обновленческого ВЦУ как высшей церковной власти.

Некоторые священники – кто под воздействием соблаз­нительных аргументов, кто под угрозой физической расправы – присоединились к обновленчеству. Епископ Петр немедленно та­ковых запретил в священнослужении, предав факт запрещения широкой огласке, чтобы предупредить православных мирян об опасности отпадения от Церкви
.
19 сентября 1922 года епископ Петр обратился к тверской па­стве с воззванием, в котором изъяснял сущность обновленческого движения и отношение к нему Православной Церкви. Текст обра­щения был подан цензору тверского отдела ГПУ для получения разрешения на публикацию. Цензура ГПУ отказала епископу в публикации обращения. «Ввиду того, что обращение натравливает одну часть духовенства и верующих на другую, – писал цензор, – что возбраняется декретом об отделении Церкви от государства, который предоставляет право каждому гражданину и обществу ве­рить, во что он хочет, и молиться, кому и как хочет, в печатании данного обращения отказать, а епископа Петра привлечь к ответственности за неподчинение советской власти, за применение во время письма дореволюционной орфографии».

Обвинение в написании письма по дореволюционной орфо­графии было недостаточным, и заместитель начальника 6-го отде­ления секретного отдела ГПУ Тучков, ведавший надзором за Цер­ковью, потребовал от Тверского ГПУ доказать, что епископ Петр распространял воззвание. Сотрудники ГПУ стали допрашивать близких к архиерею священников.

Арестовать епископа и вести дело в Твери сотрудники местно­го ГПУ побоялись и 15 ноября сообщили Тучкову: «Епископ Петр предварительным следствием уличен в распространении не разре­шенного цензурой обращения и на днях будет арестован со всей кучкой тихоновцев. Просим вашего разрешения препроводить епископа Петра с его компанией и со всем материалом сразу же после ареста к вам, во избежание возбуждения фанатиков».

В тот же день секретный отдел ГПУ ответил, что предлагает «выслать епископа Петра и других проходящих по этому делу лиц» в Москву. 24 ноября 1922 года епископ был арестован. Вме­сте с ним были арестованы протоиереи Василий Куприянов и Алексей Бенеманский, казначей Новоторжского Борисо-Глебского монастыря иеромонах Вениамин (Троицкий), секретарь епископа Александр Преображенский и православный мирянин Алексей Соколов. На следующий день следователи допросили епископа.

– Ваш взгляд и отношение к советской власти? – спросил сле­дователь.

– Как на рабоче-крестьянскую власть, которую я вполне при­знаю и подчиняюсь.

– Ваша личная материальная помощь голодающим?

– Был один случай в Вышнем Волочке, где мной было пожерт­вовано в пользу голодающих – пять миллионов рублей, официаль­но зафиксированных сборщиками. В дальнейшем моя помощь голодающим выразилась в даче на тарелку при богослужениях приблизительно по миллиону рублей каждый раз, и были даже таковые случаи, когда ко мне непосредственно в покои обраща­лись голодающие за помощью и получали ее. Иногда в виде одеж­ды или хлеба и деньгами. Но главною моею заслугою является не личная помощь, а призыв к духовенству и мирянам помогать го­лодающим.

– Причина активной борьбы, то есть словом и делом, со сто­ронниками ВЦУ? – спросил следователь.

– Их еретическое учение, то есть отрицание рая и ада и тому подобное; кроме этого, они являются, по моему мнению, полити­ческими деятелями, что я вывожу из ряда статей и заметок как в журнале «Живая церковь», так и в периодической печати.

– Ваш взгляд и отношение к Патриарху Тихону?

– Признаю его главою Русской Церкви в церковных делах.

– Когда вам стало известно о запрещении цензурой вашего по­следнего воззвания?

– Кто и где переписывал с вашего черновика воззвание на ма­шинке, в каком количестве экземпляров и как таковые расходились?

– Кто-то из богомольцев взял у меня переписать для предо­ставления военному цензору и представить мне напечатанным.

– Сколько раз и где вы лично зачитывали указанное выше воззвание?

– Лишь один раз в церкви Николы на Плацу.

– У кого из членов епископского Совета хранится епархиаль­ная переписка в настоящее время и те письма, которых не оказа­лось в конвертах при обыске?

– Епископского Совета в епархии нет, а поэтому вся перепис­ка, в том числе и сообщения в конвертах, которые найдены при обыске, мною переданы в канцелярию с резолюциями.

– Какие откуда получали сведения о результатах распростра­нения или влияния вашего воззвания?

– Совершенно мне ничего не известно.

30 ноября арестованные были отправлены в Москву и заклю­чены в Бутырскую тюрьму. В декабре им было предъявлено обви­нение в распространении воззвания епископа Тверского Петра под заглавием «Возлюбленным о Господе верным чадам церкви Тверской», направленного «явно против всякого обновленческого движения в церкви и в поддержку контрреволюционной политики Тихона».

26 февраля 1923 года Комиссия НКВД по административным высылкам приговорила епископа Петра, священников Василия Куприянова и Алексея Бенеманского, мирянина Александра Пре­ображенского к ссылке в Туркестан на два года, мирянина Алексея Соколова – к ссылке в Нарымский край на тот же срок.

После оглашения приговора всех заключенных перевели в Та­ганскую тюрьму. В середине марта на пятой неделе Великого по­ста, на «стояние Марии Египетской», епископа Петра и других осужденных в составе большого этапа отправили в Ташкент. Перед отправкой дали личное свидание с духовными детьми. У епископа от недоедания был авитаминоз и вся голова была забинтована. Сопровождал этап усиленный конвой, и во все время следования от Таганской тюрьмы до Казанского вокзала, откуда отправлялся поезд, никому из провожавших не разрешили подой­ти к осужденным.

В апреле этап прибыл в ташкентскую тюрьму. В пасхальный четверг все были вызваны из тюрьмы в комендатуру ОГПУ. Здесь осужденным было объявлено, кому куда следовать дальше, и с них взяли подписку, в соответствии с которой они должны были поки­нуть Ташкент в тот же день. В комендатуре выяснилось, что в ссылку их распределили по разным местам. Епископу Петру было назначено ехать в Перовск, протоиерей Алексей Бенеманский от­правлялся в Самарканд. Но как бы то ни было, после пятимесяч­ного заключения они впервые вышли за стены тюрьмы. Выйдя из комендатуры ОГПУ, перекрестились – за все слава Богу! – и отправились разыскивать друзей. Долго бы они, вероятно, искали, если бы Господь в самом начале их поисков не послал им навстре­чу знакомую женщину. Она довела их до дома при соборе, где была приготовлена для них трапеза и комната. В доме их уже ожидали члены соборного причта и благочестивые прихожане. К приходу ссыльных прихожане нанесли множество куличей, чаю, сахара, всем ссыльным подарили по рубашке из местной ткани.

События прошедшего года – обновленческий раскол, арест Патриарха Тихона, попытка обновленцев захватить церковную власть – ставили один и тот же вопрос: как надо поступать, чтобы, не жертвуя Христовой истиной и интересами Церкви и в то же вре­мя в условиях гонений, по возможности избежать прямого столк­новения с властью. Желание избежать раскола влекло к политике компромисса, но это не успокаивало совесть, и хотелось отыскать твердую каноническую основу. Время ставило насущные вопросы церковно-канонического характера, и многие не готовы были дать на них ответы по существу. В одном из писем епископ Петр писал отцу Алексею Бенеманскому: «В неделю за литургией я вдруг ясно понял, какую точку зрения должен был я иметь в вопросе о поми­новении Святейшего*. Я должен был твердо помнить, что Святей­ший не имел права единолично отменять те канонические прави­ла, которые приняты и утверждены Церковью... Стало быть, если бы он и отменил их, то это было бы незаконно и несоглашающиеся были бы правы...»

В 1923 году был освобожден из заключения Патриарх Тихон и сразу же подал властям список архиереев, без которых он не мог управлять Церковью. В их числе был и епископ Петр. В конце 1924 года владыка прибыл в Москву, а 16 июля 1925 года, уже по­сле смерти Патриарха Тихона, Местоблюстителем Патриаршего престола митрополитом Петром (Полянским) он был послан в Воронеж в помощь митрополиту Владимиру (Шимковичу), которому было тогда восемьдесят четыре года.

Епископ Петр служил в Воронеже в огромном пятипрестольном храме во имя Сошествия Святого Духа на Терновой поляне, но чаще всего он служил в Покровско-Преображенском храме бывшего Девичьего монастыря, где и жил. Во время его богослу­жений храм был всегда полон молящимися, было так тесно, что не всегда можно было поднять руку, чтобы перекреститься. Епископ со всеми был приветлив, внимателен и ласков, всех любил, все для него были родными и близкими, и народ вскоре ответно его полюбил.

Епископ пробыл в Воронеже до осени 1925 года, когда был вы­зван в Москву к Тучкову. 23 ноября, попрощавшись с воронеж­ской паствой, он отбыл в Москву.

6 января 1926 года, в канун Рождества Христова, скончался митрополит Воронежский Владимир. Воронежская паства по­чувствовала себя осиротевшей. Многие спрашивали: когда же приедет владыка Петр? Воронежская блаженная, Феоктиста Ми­хайловна, жившая в ту пору в Девичьем монастыре, сказала: «Мясоедом приедет». Епископ Петр приехал 10 января и вместе с при­бывшим на погребение митрополитом Нафанаилом (Троицким) отпевал почившего. Погребение митрополита Владимира, собрав­шее множество верующих, переросло в народное собрание, кото­рое выразило единодушное пожелание, чтобы преосвященный Петр вернулся к ним Воронежским епископом.

Чтобы наперед оградить архипастыря от возможных притесне­ний со стороны советской власти, ему были поставлены право­славными прихожанами условия – неучастие в политических группировках, выступающих против советской власти, и лояль­ность по отношению к последней. В свою очередь православные давали перед властями поручительство в политической благонадежности архипастыря. Одновременно с этим они обязывались предоставлять двух делегатов в случае вызова архипастыря в орга­ны советской власти, чтобы быть вполне осведомленными в поли­тической деятельности своего архиерея.

12 января уполномоченные православных приходов Воронеж­ской епархии направили епископу Петру заявление, на которое он дал свой ответ: «От всего сердца благодарю православно верующих Воронежской епархии за оказанную мне большую честь – пригла­шение меня на их славную архиепископскую кафедру и за выра­женное мне доверие. Видя в единодушном избрании меня трудящимися глас Божий, не дерзаю отказываться и изъявляю свое полное согласие на занятие Воронежской кафедры; что же касает­ся предложенных мне условий, то нахожу их совершенно соответ­ствующими моим убеждениям и моему настроению, ибо, с одной стороны, я твердо верю в то, что подлинное христианство содер­жится только в исповедуемой нами святой Православной Церкви, а отнюдь не в каких-либо новопоявляющихся беззаконных, с канонической точки зрения, религиозных организациях, а с дру­гой – я все время признавал и признаю со всеми трудящимися со­ветскую власть, против которой не выступал и не выступаю ни словом, ни делом, а потому добровольно и охотно принимаю предлагаемые мне условия и обязуюсь исполнять их нерушимо, в чем и подписуюсь».

После народного избрания на Воронежскую кафедру епископ уехал в Москву, чтобы получить подтверждение народного выбора от священноначалия. Заместитель Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) признал это избрание и назначил епис­копа Петра на Воронежскую кафедру с возведением его в сан архиепископа, сказав при этом, что посылает в Воронеж лучшего проповедника Московской Патриархии.
Верующие, встречавшие архиепископа Петра на вокзале, со­общили, что множество православных уже ожидает его в Алексеевском монастыре и желает, чтобы он отслужил панихиду по по­чившему митрополиту Владимиру.

В монастыре владыке подарили иконы святителей Митрофана и Тихона, и один из рабочих, прихожанин храма, сказал привет­ственное слово, пожелав архиепископу Петру, как Воронежскому архипастырю, чтобы молитвами этих святителей Господь сохра­нил его на Воронежской кафедре.

Многие храмы в Воронеже к этому времени были захвачены обновленцами, которыми руководил лжемитрополит Тихон (Васильевский). Митрополит Владимир, хотя и был убежденным противником обновленчества, оказать сколько-нибудь значитель­ное сопротивление ему не мог, так как был стар и немощен, и ве­рующие Воронежа своими силами боролись с обновленцами. Во время первого приезда епископа Петра в Воронеж в 1925 году, еще при жизни митрополита Владимира, обновленцы пытались захва­тить Покровско-Преображенскую церковь бывшего Девичьего монастыря; верующие отправили в Москву к председателю Прези­диума Верховного Совета Калинину председателя церковного со­вета Семена Цикова с просьбой положить предел беззаконию. Перед отъездом Семен пришел к епископу Петру взять благослове­ние на поездку. Владыка благословил и попросил зайти в Москве к Местоблюстителю митрополиту Петру, подробно рассказать о происходящих в Воронеже церковных событиях и взять у него для Воронежского архипастыря облачение. Посланец все это благопо­лучно исполнил, что вызвало недовольство властей, когда они об этом узнали.
Пребывание архиепископа Петра на Воронежской кафедре, его истовое совершение богослужений, любовь к пастве – все это действовало на обновленцев раздражающе. Благодать Божия через своего избранника видимо попаляла ложь, лицемерие и лукавство еретиков, и они не мало предприняли усилий, чтобы удалить архи­епископа из Воронежа, действуя через светские власти.

С частью воронежского духовенства у архиепископа Петра близких отношений не получилось, и прежде всего потому, что многие из них были противниками продолжительных богослуже­ний; некоторые, когда служили с архиепископом, не дожидаясь конца всенощной, уходили из церкви. В Воронеже архиерей был особенно дружен с народом, который собирался на его службы в великом множестве. С прихожанами архиерей проводил все свои дни – в церкви и дома, куда к нему беспрерывно шли со своими нуждами люди. И часто можно было видеть – входили к нему по­сетители с какой-нибудь скорбью, а выходили утешенными, с си­яющими лицами.
Служил архиепископ по афонскому чину: каноны, кафизмы, стихиры – все читалось и пелось неспешно, без пропусков, поэто­му службы длились подолгу, но народ не уходил из храма до окон­чания богослужения.

Архиепископ Петр не любил партесного пения и наладил в храме пение народа, чтобы пела вся церковь. Часто, стоя на кафе­дре, он сам запевал «Хвалите имя Господне», и затем все пели пол­ностью оба псалма афонским распевом. Центр народного пения в храме составлял небольшой хор, который в шутку называли «ка­пеллой»; управлял им талантливый и неутомимый регент, архимандрит Игнатий (Бирюков)*. Клиросному послушанию он отдал много лет жизни, собирая из разных мест и затем вводя в церков­ный обиход древние распевы. После службы люди подходили к архиепископу под благословение, а в это время весь храм пел сти­хиры и тропари. Ввиду огромного стечения народа на богослуже­ниях архиепископа, верующие рабочие взяли на себя обязанности добровольных блюстителей порядка.

При архиепископе Петре началось возвращение обновленчес­ких храмов в православие. Чин принятия духовенства совершался с большой торжественностью. Владыка стоял на кафедре, а каю­щиеся священники с амвона приносили архиерею и всему народу покаяние. Затем кающиеся земно кланялись и пелась хвалебная песнь святого Амвросия Медиоланского «Тебе Бога хвалим». Свя­щенники, принесшие покаяние, не сразу допускались к служе­нию, им архиепископ благословлял первое время петь и читать на клиросе. Перед началом богослужения обновленческие храмы за­ново освящались. Во всех возвращающихся в православие церквях архиепископа Петра встречали крестным ходом, с хоругвями, при огромном стечении народа. Все это вызывало гнев обновленцев, у которых оставалось все меньше церквей. Деятельность архиепископа Петра в Воронеже обновленцы на своем епархиальном съез­де назвали «петрозвериадой».
Неизменным спутником и сослужителем архиепископа Петра был архимандрит Иннокентий (Беда). Человек тихий и кроткий, он был ближайшим помощником архиерея. Его архиепископ по­сылал в Саровский монастырь за нотным акафистом преподоб­ному Серафиму, который стал затем служиться в Воронеже каж­дую среду.

Сразу же по приезде в город владыка пришел в административ­ный отдел. Объяснил чиновникам, что он назначен в Воронеж правящим архиереем и приехал, чтобы принять на себя управле­ние епархией. Затем попросил, чтобы административный отдел зарегистрировал его как официального главу Воронежской епар­хии. В ответ ему было сказано, что власти его не знают, не призна­ют, дела с ним не имели и не желают иметь. Они, как представите­ли рабоче-крестьянской власти, считаются только с волей рабочих и представителей верующих.

После такого ответа властей верующие рабочие сами приня­лись за хлопоты по легализации епархиального управления, воз­главляемого архиепископом Петром. Несколько раз рабочие хо­дили к председателю исполкома Шарову и настоятельно просили зарегистрировать епархиальное управление. Административный отдел в конце концов разрешил провести общегородское собрание верующих, которое должно было заслушать декларацию архиепи­скопа и избрать членов епархиального управления. ОГПУ потре­бовало от архиепископа повлиять на рабочих, чтобы они не соби­рали делегации и не ходили к председателю исполкома; взамен ОГПУ обещало в вопросе о регистрации архиепископа догово­риться с властями. Насколько это было возможно, он просьбу эту исполнил.

Старец Нектарий Оптинский, к которому архиепископ Петр обращался за советами, передал ему: если дело так и дальше пой­дет, архиепископу не избежать ареста.
Обстановка в городе становилась все более накаленной: не­сколько раз архиепископ Петр получал письма с угрозами, были случаи, когда в него с крыши бросали камнями. В конце концов рабочие предложили учредить охрану архиерея, которая сопро­вождала бы его на улице и оставалась ночевать у него в доме на случай провокации. Архиепископ мало верил в эффективность охраны, разве что от мелких провокаций, но не мог отказать веру­ющим в праве защищать главу епархии. Владыка был благодарен людям за их заботу и всегда вечером, прежде чем лечь спать, спус­кался в прихожую узнать, накормлены ли они, и благословить их на ночь.

Признание православными главой епархии архиепископа Петра не облегчало бремени служения его на Воронежской ка­федре, потому что юридически власти признавали только обнов­ленцев. Такое положение затрудняло поездки архиепископа по сельским приходам епархии; эти поездки рассматривались ОГПУ как контрреволюционная деятельность, на них требовалось каждый раз разрешение властей, а они его не давали. С ходатайствами к властям о разрешении архиепископу поездок по приходам епархии ходил председатель церковного совета Семен Циков, но безрезультатно. Представитель властей на все прось­бы так отвечал: «Что вы, городские, за деревню беспокоитесь? Служит у вас архиепископ в городе – и ладно, а за деревню вы не хлопочите». После такого ответа Семен Циков направил посланцев в деревенские приходы сказать, чтобы они прислали своих ходоков, дабы вместе хлопотать о разрешении архиепископу по­ездок по епархии. Сельские приходы составили свое поручи­тельство о политической благонадежности архиерея, но и эти хлопоты ни к чему не привели. Чем больше людей хлопотало за архиепископа Петра, тем большую ненависть он вызывал у вла­стей. Обстановка в городе в то время была такова, что архиепис­коп счел нужным обратиться с посланием к воронежской пас­тве, одновременно отослав его текст в газету «Воронежская ком­муна» с просьбой опубликовать, предполагая таким образом смягчить напряженность в отношениях между Церковью и властями в Воронеже.
Архиепископа Петра после этого стали вызывать на допросы в ОГПУ. Держался он при этих визитах спокойно. Входя в кабинет следователя, он оглядывался, как бы ища икону, но ее, естествен­но, не было, и он крестился на правый угол, в пояс кланялся и только тогда начинал разговор со следователем. Служащие ОГПУ невольно при его появлении обнажали головы.

Успенским постом архиепископ каждый день служил акафист Успению Божией Матери, после которого бывал крестный ход во­круг храма Алексеевского монастыря.
Осенью 1926 года должен был состояться под руководством Тучкова съезд обновленцев, и в связи с этим ОГПУ проводило обыски у православных архиереев. Как-то, вернувшись из церкви, архиепископ Петр увидел у дверей своей квартиры милиционеров, которые вошли вслед за ним и, предъявив ордер, приступили к обыску. Пока шел обыск, у дверей квартиры собралась огромная толпа. После обыска заместитель начальника отделения милиции предложил архиерею проследовать с ним для допроса. Архиепис­коп, указывая на собравшуюся перед домом толпу, предупредил о могущих быть неприятностях. Заместитель начальника ответил, что как бы то ни было, но у него есть распоряжение доставить архиерея в отделение милиции и он это распоряжение выполнит. А чтобы не было неприятностей в результате столкновения народа с милицией, предложил архиепископу выйти через некоторый промежуток времени после того, как милиция покинет дом. Так владыка и сделал.

Когда архиепископ Петр вышел из дома, его встретила толпа числом около трехсот человек, которая пошла вслед за ним и оста­новилась у входа в милицию. В само здание вошли только не­сколько человек, которые решительно прошли в кабинет началь­ника отделения милиции, где должен был производиться допрос, и потребовали ответа – на каком основании задержан архиепис­коп. Они потребовали также, чтобы допрос проходил в их присут­ствии. Начальник отделения ответил категорическим отказом и решительно заявил, чтобы они немедленно покинули помещение. Рабочие вышли на улицу и, обратившись к народу, сказали, что владыку хотят арестовать, между тем как милиция не имеет права вызывать архиепископа для допроса, а должна допрашивать у него на дому. Люди на улице заволновались. Вышедшие из здания ми­лиционеры попытались разогнать толпу силой, но безуспешно. Отовсюду слышались крики, стоны, плач, но люди не расходи­лись. Начальник отделения, видя, что ничто не помогает, пригро­зил архиепископу, что, если беспорядок не прекратится, он вызо­вет конную милицию и разгонит верующих.

– Да вы выйдите к народу и скажите ему, что со мной ничего не случится, и люди успокоятся и разойдутся, – посоветовал архи­епископ.

– Нет, вы сами идите и скажите, – ответил начальник.

Архиепископ вышел к народу и попытался его успокоить, но люди закричали, чтобы начальник сам вышел к ним и дал слово, что архиепископ не будет задержан. Тот вышел и пообещал им это, но люди не уходили, требуя освобождения архиерея. Начальник отделения милиции отдал распоряжение задержать людей наибо­лее близких к архиепископу – и в первую очередь тех, кто входил к нему в кабинет. Милиционеры бросились в толпу, но люди сопротивлялись, окружая плотным кольцом того, кого милиционеры пытались схватить. С большим трудом удалось им арестовать не­сколько человек. Арест произвел на людей удручающее впечатле­ние, и некоторые стали расходиться. В довершение был вызван конный наряд милиции, который разогнал оставшихся. Когда после допроса владыка пошел домой, на улице его ожидало всего несколько человек.

29 октября 1926 года архиепископ был вызван в Воронежское ОГПУ. Перед уходом из дома он нарочито подробно рассказал об этом вызове своему келейнику. В ОГПУ архиерею показали теле­грамму, в которой говорилось, что он вызывается к Тучкову в Москву для совещания по церковным вопросам с митрополитами Сергием (Страгородским) и Агафангелом (Преображенским). Когда архиепископ вернулся, перед домом и в самой квартире его уже ожидало множество людей. Архиепископ сообщил, что влас­ти предложили ему выехать в Москву. Кто-то из присутствовав­ших посоветовал послать к Тучкову в Москву делегатов, чтобы просить об отсрочке вызова архиепископа и вообще узнать – зачем его вызывают и в чем состоит его дело. А пока решили про­сить начальника местного ОГПУ об отсрочке поездки, чтобы ра­бочие могли за это время оформить отпуска для поездки в Моск­ву. На следующий день владыку снова вызвали в ОГПУ, и на этот раз он сказал его сотрудникам: «Вы сами идете против народа, сами раздражаете его и волнуете; я с вами, чекистами, разговари­вать больше не буду, разговаривайте сами с народом и выверты­вайтесь, как хотите».

В тот же день к святителю пришли представители рабочих и сообщили, что они выезжают в Москву для переговоров с Тучко­вым, а также отправляют делегацию на беспартийную рабочую конференцию, которая будет проходить в Москве 27 ноября. Они найдут там председателя Воронежского исполкома Шарова и попросят его, чтобы он в свою очередь переговорил с Тучковым.

Приехав в Москву, рабочие отправились в Дом Советов, где разыскали воронежских делегатов, и в частности председателя Во­ронежского исполкома, которого и попросили заступиться за архиепископа Петра. Шаров выслушал их молча, но на одном из последующих заседаний городской конференции рабочих высту­пил с нападками на архиепископа; он сказал: «Петр Зверев – это духовное лицо, которое под флагом религии может вести и ведет рабочих не туда, куда надо». Затем зачитал телеграмму верующих: «Москва. Президиуму ХV Всесоюзной конференции. Через мест­ное Воронежское ОГПУ Тучков требует выезда в Москву единст­венного избранного народом православного Архиепископа Петра Зверева. Православных в Воронежской губернии 99%, исключи­тельно рабочих и крестьян. Вызов Архиепископа волнует верую­щих рабочих, особенно вследствие распространяемых обновлен­цами слухов о высылке нашего Архиепископа. Для прекращения волнения верующих рабочих и народа запросите Тучкова о причи­нах вызова Архиепископа. Заключив договор с Архиепископом при его избрании и поручившись зорко следить за его работой, считаем своим долгом знать причины и цель его вызова. Для выяс­нения вопроса о прекращении волнений затребуйте выезда в Москву делегации верующих рабочих железной дороги. Отвечай­те. Воронеж. Терновая церковь – рабочим».

По прочтении телеграммы некоторые из делегатов вскочили с мест и стали кричать: «Таких людей клеймить!..» В тот же день была принята резолюция: «Конференция требу­ет тщательного расследования разлагающей единство рабочего класса и враждебной рабочему делу деятельности Петра Зверева... Требует немедленного изолирования и удаления из Воронежской губернии...» А также: «Исключить девять человек, подписавших телеграмму, из профсоюзов и удалить их с производства. Обсудить вопрос об их деятельности и предать суду. Провести показатель­ный процесс! Предать суду Петра Зверева! И наконец – немедлен­но арестовать архиепископа Петра Зверева».

Сообщение об этих событиях было опубликовано 28 ноября 1926 года в газете «Воронежская коммуна». Это был первый день Рождественского поста, и архиепископ Петр служил литургию. Предчувствуя близкий арест, он был печален. В ту же ночь к нему явились сотрудники ОГПУ для произведения обыска и ареста. Когда они начали стучать в дверь квартиры, келейник владыки, архимандрит Иннокентий, покрепче закрыл дверь и задвинул ще­колду и не пускал их до тех пор, пока владыка не сжег все письма и документы, которые могли бы повредить людям. После обыска архиепископ Петр был доставлен в ОГПУ.

Утром весть об аресте архиерея разнеслась по городу, и многие направились к зданию тюрьмы, чтобы узнать о судьбе своего архи­пастыря. Они увидели его только вечером, когда стража вывела ар­хиепископа из здания и посадила в автомобиль, чтобы везти на вокзал. Верующие бросились к вокзалу, но сотрудники ОГПУ оце­пили его и не пропустили никого на перрон, пока не отошел поезд с арестованным архиепископом. По прибытии в Москву он был заключен во внутреннюю тюрьму ОГПУ на Лубянке.
Вместе с архиепископом Петром были арестованы архиманд­рит Иннокентий и другие близкие ему люди, большей частью ра­бочие. Следствие вел уполномоченный 6-го отделения СО ОГПУ Казанский. Он спросил архиепископа Петра:

– Что за беседы по поводу положения Церкви в государстве бывали у вас с приезжавшими иногда из епархии церковниками? Почему вы там выставляли положение о необходимости муче­ничества?

– Моя точка зрения по этому вопросу ясна хотя бы из подава­емых мной документов и обращений декларативного характера, – ответил архиепископ. – Сам я никогда в беседах этого вопроса не поднимал, с кем бы ни разговаривал, но если меня спрашивали, то отвечал. Мне приходилось, возможно, высказывать мнение по этому вопросу по поводу существующей в Православной Церкви группы, непримиримо к государству относящейся, предпочитаю­щей мученичество, то есть, как я понимаю, стеснение в правах и так далее, урегулированию отношений. Может быть, я, знакомясь с этой точкой зрения, когда-нибудь и упустил из виду заявить слу­шателям, что эта точка зрения не моя, так как, повторяю, я вовсе не считаю, что мученичество в настоящее время выгодно для Церкви. Во всяком случае, я думаю, что моя точка зрения была слушателям известна, хотя бы из рассылавшихся обращений. Эле­мента злостности в разговорах о мученичестве не было безусловно.

В конце марта следствие было закончено. 4 апреля 1927 года Коллегия ОГПУ приговорила архиепископа Петра к десяти годам заключения в Соловецкий концлагерь. Ке­лейник владыки архимандрит Иннокентий был приговорен к трем годам заключения на Соловках...
.................................

«Жития новомучеников и исповедников Российских ХХ века.
Составленные игуменом Дамаскиным (Орловским). Январь».
Тверь. 2005. С. 272-317

Подробнее можно прочесть на сайте РЕГИОНАЛЬНОГО ОБЩЕСТВЕННОГО ФОНДА ПАМЯТИ МУЧЕНИКОВ И ИСПОВЕДНИКОВ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

Священномученик Петр, архиепископ Воронежский родился 18 февраля 1878 года в Москве в семье протоиерея Константина Зверева. При крещении был наречен Василием. После обучения на Историко-Филологическом факультете Московского Императорского Университета, Василий поступил в Казанскую Духовную Академию, гдев 1900 году, за два года до окончания обучения, принял монашеский постриг с именем Петр. Вскоре он был рукоположен сначала во иеродиакона, а затем во иеромонаха.

По окончании Академии иеромонаха Петр назначили преподавателем Орловской Духовной семинарии, а затем епархиальным миссионером при Московском епархиальном доме.

В 1907 году он получил назначение на должность инспектора Новгородской Духовной семинарии, а с 1909 до 1917 года является настоятелем Спасо-Преображенского монастыря в городе Белев Тульской епархии, в сане архимандрита. В это время будущий священномученик часто посещал расположенную неподалеку Оптину пустынь, проводя многие часы в беседах с Оптинскими старцами. Архимандрита Петра очень любили прихожане, поскольку он отличался ласковым и внимательным обращением с ними. Бывал отец Петр и в Сарове, и в Дивеево, не упуская при этом случая навестить блаженную Прасковью Иоанновну. Она подарила ему холст своей работы, из которого он сшил потом себе архиерейское облачение и которое хранил на собственное погребение. Во время Первой Мировой войны в Спасо-Преображенском монастыре был устроен лазарет для раненых. Отец Петр в 1916 году служил священником в действующей армии.

После февральского переворота благочестивого воина Христова назначается на должность настоятеля Тверского Свято-Успенского Желтикова монастыря. И уже в 1918 году, в Твери, он подвергается кратковременному аресту.

15 февраля 1919 года в Москве Святейшим Патриархом Тихоном архимандрит Петр был хиротонисан во епископа Балахнинского, викария Нижегородской епархии. Сразу после хиротонии Владыка Петр приехал в Нижний Новгород и поселился в Печерском монастыре на берегу Волги. Монастырь находился в упадке, братия была малочисленна, древний Успенский собор пришел в запустение. Владыка сам принял участие в уборке храма, и ввел строгую уставную службу. Случалось, что всенощная длилась всю ночь, и тогда епископ Петр привлекал к службе усердствующих прихожан, поскольку никакие певчие не могли столь долго стоять на клиросе.

В Печерском монастыре он завел преподавание Закона Божия для детей и сам учил их. Нижегородцы полюбили Владыку, увидев в нем настоящего духовного наставника. Однако вскоре Владыка был переведен в Канавино, за Оку, где в мае 1921 года его арестовали. Верующие, работавшие в местных заводах по поводу ареста любимого архипастыря устроили трехдневную забастовку, и местные власти пообещали его выпустить, но вместо этого тайно отправили в Москву.

С декабря он находился в заточении в Московских тюрьмах. Сначала его поместили на Лубянку, но и там Владыка не прекращал проповедь: ему не успевали посылать кресты: обращая людей к вере, Святитель снимал свой крест и надевал на обращенного. «Я хотел бы открыть им и показать свое сердце, как страдания очищают душу».

С Лубянки Владыку перевели в Бутырскую тюрьму, оттуда - в Таганскую. С плачем прощались с ним заключенные, а при переводе из Бутырок его провожали даже надзиратели.

В Таганской тюрьме в это время находилось двенадцать архиереев. Их духовные чада передавали просфоры и облачения, и святители прямо в камере совершали соборную службу. Здесь владыка Петр заболел от истощения и попал в больницу. В конце июля 1921 года он был отправлен по этапу в Петроград, где оставался в заключении до зимы. В декабре Владыка был освобожден и вернулся в Москву, где вскоре получил назначение епископом Старицким, викарием Тверской епархии. Вскоре он вновь был арестован за выпущенное им обращение к Тверской пастве, в котором он объяснял сущность обновленчества. В ноябре 1922 года его доставили в Москву. На допросах он показал, что признает Патриарха Тихона единственным законным главой Русской Православной Церкви, а решениям самозванного обновленческого совета Высшего церковного управления не подчиняется. В марте 1923 года Святитель был отправлен по этапу в Ташкент, а оттуда в ссылку в поселок Кызыл-Орду. Жил он в тяжёлых условиях, болел цингой, в результате чего лишился зубов.

Летом 1923 года был освобожден из заключения Патриарх Тихон. Он подал властям списки архиереев, без которых не мог управлять Церковью. В их числе был и епископ Петр. Летом 1924 года он вернулся из ссылки в Москву.

30 марта 1925 года он подписал Акт о восприятии священномучеником митрополитом Крутицким и Коломенским Петром (Полянским) власти Патриаршего Местоблюстителя.

В июле 1925 года владыку направили в Воронеж в помощь престарелому и больному митрополиту Владимиру (Шимкевичу). После его кончины отец Петр в 1926 году был назначен на Воронежскую кафедру с возведением в сан архиепископа.

Владыка пользовался огромным уважением жителей Воронежа, которые почитали его хранителем чистоты Православия. Храмы, где Владыка служил по Афонскому уставу, были всегда переполнены. Он не любил партесного пения: у него пела вся церковь. Народ шел к своему архипастырю непрерывно: входившие к нему с грустным видом выходили сияющими и утешенными.

При владыке Петре началось массовое возвращение из обновленчества. Возвращавшихся священнослужителей он принимал в Православие через всенародное покаяние. Верующие, опасаясь, что арестуют их любимого Владыку, устраивали круглосуточные дежурства возле его квартиры, неоднократно выражали массовые протесты. Когда Владыка отправлялся по очередному вызову в милицию или ГПУ, то по 300 человек мирян сопровождали его, требуя освобождения Святителя. В защиту архипастыря даже была послана телеграмма от имени рабочих в адрес XV-й партконференции.

Рассказывали, какое впечатление производил Владыка на служащих ГПУ. Входя в комнату следователя, он оглядывался, как бы ища икону. Но не найдя таковой, он крестился на правый угол, делая поясной поклон, и тогда начинал разговор со следователем. Служащие при его появлении невольно обнажали головы.

Однако властям удалось в ноябре 1926 года арестовать Святителя. Его немедленно вывезли из Воронежа, судили и приговорили к 10 годам лагерей «за контрреволюционную деятельность против советской власти».

Поздней осенью священномученик оказался на Соловках. Там он работал счетоводом на продуктовом складе. Владыка и в этих условиях строго соблюдал молитвенное правило, жил по церковному уставу. После отправки из Соловков священномученика архиепископа Илариона (Троицкого) владыка Петр был избран ссыльными архиереями главой Соловецкого православного духовенства и пользовался среди него высоким авторитетом. Там он возглавлял тайные богослужения, а после того как был отобран антиминс, службы совершались на груди у архиепископа Петра. Нравственная высота святителя была такова, что даже с метлой в руках в роли дворника или сторожа, он внушал благоговейное уважение. Грубые и наглые «вохровцы», привыкшие издеваться над заключенными, при встрече не только уступали ему дорогу, но и приветствовали его, на что он отвечал, осеняя их крестным знамеиием. Начальники же отворачивались: достойное спокойствие архипастыря принижало их, вызывало раздражение и досаду. Святитель Петр медленно шествовал мимо смущённого начальства, слегка опираясь на посох и не склоняя головы. Вскоре лагерная власть отомстила не сломленному ею человеку. Зимой 1928 года священномученик был отослан на остров Анзер «в уединенное и пустынное местожительство». Здесь, живя в бывшем Голгофском скиту, в молитвенном горении духа он написал Акафист преподобному Герману Соловецкому.

В конце 1928 года святитель Петр заболел тифом, и в январскую стужу был помещен в тифозный барак, который открыли в Голгофо-Распятском скиту на (острове Анзер). Святитель проболел две недели, и даже казалось, что кризис миновал, но Владыка был очень слаб и не принимал пищи. Его духовному сыну, в день кончины Святителя, пришло видение: в четыре часа утра он услышал шум, словно влетела стая птиц, он открыл глаза и увидел святую великомученицу Варвару со многими девами. Она подошла к постели Владыки и причастила его Святых Тайн. Вечером священномученик несколько раз написал на стене карандашом: «Жить я больше не хочу, меня Господь к Себе призывает».

7 февраля 1929 года священномученик Петр, архиепископ Воронежский скончался. Первоначально Владыку похоронили в общей могиле, куда опускали всех погибших от тифа. Однако на пятый день заключенные тайно открыли общую могилу и, по рассказу присутствовавшей там монахини Арсении: «Все умершие лежали черные, а Владыка лежал... в рубашечке, со сложенными на груди руками, белый как кипельный».

После облачения в архиерейские одежды, духовенством лагеря было совершено отпевание, над могилой поставлен крест. Похоронен был Владыка в отдельной могиле у подножия Анзерской горы Голгофы, напротив алтаря храма в честь Воскресения Христова. Когда же могилу уже засыпали, над ней появился столп света, в котором увидели Владыку, всех благословившего.

17 июня 1999 года святые мощи священномученика Петра были обретены и сейчас пребывают в Соловецком монастыре.

Канонизован, как местночтимый святой Воронежской епархии в 1999-м году.

Причислен к лику святых Новомучеников и Исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 года для общецерковного почитания.