Методическая разработка урока по русской литературе на тему «Древнегреческие мифы и легенды: миф о золотом руне. Методическая разработка урока по русской литературе на тему «Древнегреческие мифы и легенды: миф о золотом руне Миф о плавании аргонавтов в Ко

⁰

Добровольный полон - таласио

Сабинцы, большой и воинственный народ, направили основателю вечного города послов с увещеваниями. Дескать, друзьями и родственниками становятся без насильственных поступков. А Ромул твердит свое: «Таласио!». На этот довод и другая сторона смягчилась. В мирном договоре сказано, женщины ничего не должны делать для мужей, кроме talasia. По-латыни это означает «прясть шерсть».

Вот после этого пусть нас уверяют, что миром правит любовь, а не расчет. Во времена Ромула, как до и долго после них, умение прясть было равноценно возможности жить. Где прядут, той семье ветер в спину, там налажен быт. Мужчина по обычаю добывает пищу, взвалил на себя тяжелые работы по дому. Женщина же, будь добра, одень домочадцев. И оба, как самое большое приобретение в жизни, стараются передать наследникам хозяйственные навыки: отец сыновьям свои, мать дочерям - что умеет сама, первым делом - в прядении.

Так ведут себя властители мира и плебс. Прядение - неотъемлемая добродетель женщины. Дочь и внучки Августа Октавиана растуг в изысканной роскоши, но цезарь настоял на том, чтобы они научились прясть шерсть не хуже рабынь прядильных мастерских. В семьях попроще сызмала усаживают девочку за пряжу, спеша вырастить из нее себе смену.
Прядение оставалось по преимуществу женским уделом. И как же иначе, если сама дева Мария, по преданию, была пряхой и этим трудом кормила всю семью. Женские руки творили нить, не зная устали. Будь царь Салтан воспитан хуже и загляни в другие окна поздно вечерком, он увидел бы - и там девицы пряли. Следы этого древнего женского ремесла сквозь норманистический туман, смутные тени готов и варягов проступают в документах и всевозможных свидетельствах материальной культуры.
Нестор в летописи указывает на то, что еще до Владимира Святого в Древней Руси делали домашние шерстяные ткани. Они были так хороши, что служили предметом мена с иноземцами. А другой источник сообщает о том, что Русь имела свои торговые кварталы в Константинополе - этой огромной мастерской роскоши, куда на лодках-однодеревках доставляли среди прочего товара трубки сукон и других шерстяных материй русской выделки.
В крупных боярских вотчинах, судя по подушным спискам, в числе дворовых людей обычно состояла пряха, или тонкопрядица, на Псковщине, на ярославской земле, в подмосковных имениях, а позднее - в Поволжье. Прядение входило в разряд феодальных повинностей. Монастыри брали с крестьян оброк домашней продукцией. Например, Солотчинский монастырь требовал в подопечных селах «пряжи и нитиницы по 80 г с выти» (надела). В Светозерском Иверском монастыре оброк принимали в виде сотканных или связанных изделий.
Названия профессий людей, занятых в обработке шерсти, - пряха, красильщик, игольник, бердиик, гребенщик, полстовал, епанечник, войлочник, чулочник и другие становились прозвищами. Известно, скажем, что оборону Москвы от Тохтамаша в 1382 году возглавил москвитин Адам, су-конник. Прозвища впоследствии перешли в фамилии.
Исследователи русских ремесел все более склонны находить связь прядения и вязания с виртуозной техникой воскового литья ювелирных моделей, которой славилась домонгольская Русь. Ученым представляется, что модель делали из шнуров, толстых нитей, провощенных и сплетенных в сложный узор вроде кружев. Восковым вязанием скорее всего занимались женщины в основном на прилегающих к Уралу территориях. Там в женских погребениях рядом с прялицами и веретенами, иглами и точилками для них обнаруживали литейные инструменты.
Как самое большое везение воспринимала семья, если девка зарна (охоча) к прядению. Чего только для этого ни делалось. К люльке новорожденной привязывали клок шерсти и веретено. Возносили молитвы к Всевышнему. Вызубривали заговоры и причеты. Блюли посты и запреты. А совсем крохе родители позволяли играть с веретеном и подражать взрослым в прядении. Девчонка еще толком не лопочет, но из бросовой шерсти силится собрать, составить нитку. К пяти-семи годам она уверенно повторяет движения матери за работой. А еще через годик взаправду выводит нить, прядет по-всамделишному. Вот вам и еще одна пряха пожаловала. Мать же ее тем временем нитку-первоученку сожжет в пепел на чистой сковороде и даст слизнуть дочке. Исподволь новообращенную пряху заставят поверить двум истинам. Кто туго навивает початок, у того на зависть складно устроится семейная жизнь. И вторая заповедь - начатое доделай. Нитки на веретене, покинутые к воскресенью или праздничному дню, неминуемо будут рваться.
За поверьями и обрядами стояла грубая проза жизни. Лишние руки с веретеном - чувствительная подмога женскому полку. Работая на семью, девочка как бы расплачивалась с родичами за хлеб-соль. И теми же пальчиками завивала-закручивала свою судьбу. Выполнив материнский урок, пряла и ткала на себя: что напрялось, наткалось, то и в приданое досталось. С приходом сватов она оденется в домотканину и покажет себя во всей красе. А если дело происходит на Новгородчине, то и во второй раз придется ей удивить умением. По свадебному обряду гостей здесь зазывают в амбар, где развешены уряды - все, что невеста изготовила за годы девичества.
В больших семьях на женской половине дома есть покои с прялками и ткацким станом. Часто пряхи работают не в жилом помещении, а в старой бане, теплом лабазе или в иной надворной постройке. Дома ли девица дни коротает, на посиделки отправится - времени на праздность нет: если сегодня гуляшки да завтра гуляшки, находишься без рубашки. И мать не дремлет, отпускает на беседы под призором взрослой родственницы и наказ дает, столько-то шерсти перепрясть за вечер. Вокруг веретена и прялки вращается молодая жизнь. На за-сидках случаются свидания - немило пря-лье, коли милого нет. Женатый, забредший на девические досветки, будет с шумом изгнан веретеном. Работа рядом со сверстницами - испытание сил, смотрины. Особый спрос с невест. В Карелии, к примеру, просватанная девушка должна спрясть и больше, и лучше, и проворнее остальных.
Завидки, страдания, ревность - несть числа сюжетам. В каждой стране - своим. Якоб ван Лоо, один из малых голландцев, в миниатюре «Снисходительная старушка» изобразил, очевидно, нередкий для позднего средневековья эпизод. Хозяйка-старушка за прялкой, а кабальеро держит девицу за подбородок. При российской строгости нравов типичнее другие сцены. Участницы вечерок принимают за честь приглашение на супрядки, помочь. В каком-то семействе самим не управиться с шерстью, сырье раздают по дворам. А в условленный день готовые мотки пряхи сносят к хозяевам, где ждет их угощение орехами и пряниками. Лучше не уважит сосед соседа, как позовет его дочку в свое село на гостеванье в мясоед. Эти две недели та рада попрясть для себя. С полными веретенами ноги домой сами понесут.
У женщин и счет времени велся по пряже. Нитку в каждой местности замеряют наособицу. Но исходной длиной признана численка (чисменка, чисменица) - чащевсего три оборота пряжи на мотовиле, примерно в четыре аршина (аршин = 0,71 м). У костромичей 30 числениц составляют пасму, 40 пасм - тальку. Вологодцы и пермяки, тамбовцы и ярославцы, москвичи и нижегородцы - всяк учитывает спряденное по своей бухгалтерии. Результат, впрочем, получается похожим: опытная женщина за неделю выпрядает 2-3 костромские тальки, едва ли не километровую нить.
К концу зимы является усталость в образе кикиморы или домухи, жены домового. Пугаются мотки, как бы беспричинно рвется нить, кажется, уж очень надоедливо вылезают концы волокон. Все творят, разумеется, упомянутые выше мелкие пакостницы. Женщины на чем свет стоит ругают их, Как крайность, прячут клок верблюжьей шерсти под шесток. Действует неотразимо, тем более что не за горами 13 марта, когда все дружно прекращают прядение. А оставшиеся деньки упорно сидят за работой, кое-когда и до рассвета. «...Деетъ бо (жена) му-жеви своему благо все житие. Обретши волну и лен сотворить благоупотребьная руками своима... - философствует летописец в «Повести временных лет». - Руци свои простираеть на полезньная, локъти же свои утверждает на вретено... Не печется о дому своем муж ея, егда где будетъ - вси свои ее одени будуть»...
Утверждать локти на веретена - достойное времяпрепровождение для любой женщины. Испанским художникам в женщине с прялкой видится мадонна. Такой одухотворенный образ запечатлел живописец XVI столетия Луис де Моралес в полотне «Мадонна с прялкой». Эти же настроения царят в российском обществе. Прядением занимаются, невзирая на чины и звания, княжны, боярыни, подрукавная знать, жены ремесленников. И в более близкие к нам времена во всех сословиях умение прясть и вязать признается таким же необходимым, как владение ложкой. В высшем свете хорошим тоном считается тренировка кистей рук и пальцев при прядении, работе со спицами, крючком, коклюшками. Находят, что это придает особое изящество манерам, делает суставы подвижнее и полезно для игры на фортепьянах, например.
Витая спряденная нить породила в русском языке слово «витийство». С XVI века им обозначают красноречие, дар плетения словес. Образ живет и позднее:
Я частушку на частушку, Как на ниточку, плету!
Как с устойчивым понятием - прядильной мастерской - сравнивает Л.Толстой в«Войне и мире» вечера в салоне А.П.Шерер. С равномерностью веретен работала ее разговорная машина, и хозяйка незримо сообщала беседе надлежащий ход.
Как выяснилось за века и тысячелетия, ни к чему похищать, брать в полон, если пленяет само искусство работы с шерстью. Пока прядет, женщина до деталей обдумает, что и как у нее свяжется, ждет блаженного мига набрать петли и сплести образец. А старания не жалко и на самые обыденные предметы вроде такой, предположим, древности, как чулки и носки. Оказывается, детский носок археологи нашли в Египте в слое, который относят к трехтысячному году до нашей эры.
Чулки знали древние греки, позаимствовав, как моду, у германцев. Предки немцев защищали ноги от ядовитых змей полосами кожи и меха. Обед закончился, записал Плиний Старший, «мужчины потребовали свою ножную одежду, которую они оставили в гардеробе».
Европейцы шили чулки из шерстяной ткани, пока не появились спицы. Одни историки уверяют, что спицы придумали в Венеции, другие приписывают изобретение англичанину Уильяму Риделю. Так или иначе, не в пример прежним, тонкие, эластичные чулки и носки из шерстяной пряжи покорили дворы, знать, знаменитостей. Вольтер связал себе не одну пару. Через многие поколения передается романтическая история о том, как юноша из Кембриджа Уильям Ли придумал вязальную машину для своей возлюбленной, которая вязанием чулок зарабатывала на жизнь.
Неотъемлемой частью туалета вязаные чулки и носки стали быстро и надолго. Очевидцы рассказывают, что еще в конце прошедшего столетия они вовсю шли нарасхват на главном торжище у Кремля, палатки тянулись вниз от Спасских ворот к Москве-реке. Бессчетно навязывали изделий домашние мастерицы. Мать качает люльку и вяжет. Две кумушки судачат у калитки, а спицы только мелькают в руках. Сидя на возу и погоняя криком флегматиков-волов, казачки от хутора до хутора успевали иной раз связать по паре носков. Почти у каждой вязальщицы - свои излюбленные способы, секреты, придумки, матерью завещанные или благоприобретенные. В том же романе «Война и мир» Л.Толстой пишет, что няня Ростовых вязала сразу два чулка и, закончив, вынимала один из другого к восторгу детворы. Как она это делала, сегодня пока не смог объяснить мне никто. Описание приема не встретилось ни в старых, ни в современных книгах по

У царя Беотии Афаманта супруга была невиданной красоты. К тому же она была очень умна и образована, носила имя Нефела (богиня облаков). Семья жила счастливо и растила детишек: девочку Геллу и мальчика Фрикса. К сожалению, народ Беотии невзлюбил Нефелу. Мужу пришлось расстаться с женой. От слез о разрушенной семье и разлуки с детьми Нефела превратилась в облако и стала путешествовать по небу, наблюдая сверху за своей семьей. Так начинается миф «Золотое руно» — один из самых знаменитых в мире. Легенда о доблести, чести и любви.

В этой статье вы прочтете краткое содержание мифа «Золотое руно». Для полного описания всех подвигов и приключений команды аргонавтов не хватит и целой книги.

Новая жена царя

Правителю пришлось снова жениться, ибо он не имел права оставаться холостяком. В жены он взял красивую, но расчетливую царевну Ино. Новая супруга не любила детей от первого брака и решила сжить их со свету. Первой попыткой было отправить детей на горное пастбище. Дорога туда была очень опасной, но дети вернулись невредимы. Это еще больше разозлило женщину.

Она стала потихоньку убеждать супруга, что боги хотят, чтобы он принес Геллу и Фрикса в жертву, иначе всей стране грозит голод. Для того чтобы убедить мужа в своей правоте, она заставила служанок поджарить семена, которые были запасены для всходов. Естественно, после такой обработки на поле не появилось ни одного колоска. Царь сильно опечалился от этого.

Страна стояла на пороге бедствия, Афамант решил узнать судьбу у оракула Дельфы и отправил к нему гонцов. И тут Ино все предусмотрела, она перехватила людей и подкупила их дарами и золотом. Им было велено сказать ее супругу, что он должен принести в жертву Геллу и Фрикса, таким образом он отвернет беду от своего народа. Афамант не знал места от горя, но все же решился на страшный шаг ради населения страны.

В это время ничего не подозревавшие дети забавлялись на пастбище с овцами. Тут они увидели среди других животных барана со сверкающей шерстью. Согласно мифам Греции, золотое руно — это драгоценная шкура животного. Они подошли к нему и услышали: " Дети, меня к вам отправила ваша матушка. Вы в опасности, я должен спасти вас от Ино, отправив в другую страну, где вам будет хорошо. Усаживайтесь мне спину. Фрикс будет крепко держаться за рога, а Гелла — за спину брата. Только вниз смотреть нельзя, иначе будет сильное головокружение".

Гибель Геллы

Баран понес детей под самые облака. Что же было дальше в мифе «Золотое руно»? Они неслись по небу на север, и тут случилось горе… Маленькая девочка очень устала держаться руками за брата и отпустила их. Полетела дочь Нефелы прямо в волны бушующего моря. Спасти малышку не удалось. Долго оплакивала богиня свое дитя. Сейчас это место называется а ранее, благодаря мифу о золотом руне, пролив величали Геллеспонт — море Геллы.

Мальчика животное принесло в далекую северную Колхиду, где его уже ждал царь Ээт. Он растил мальчика как родного, баловал его и дал ему прекрасное образование. Когда Фрикс возмужал, он отдал ему в жены свою любимую дочь Халкиопу. Жили супруги душу в душу, и у них родилось четверо мальчишек.

Овна же, так звали необычного барана, Ээт принес в жертву Зевсу. А шкуру он разместил на старом дубе. Отсюда и пошло название мифа - «Золотое руно». Предсказатели предупредили царя, что его царствованию ничего не грозит, пока эта шерсть находится на дереве. Ээт приказал приставить к нему дракона, который никогда не спал.

В то же время Ино родила Афоманту еще детей. Позже они создали в Фесалии порт под названием Иолк. В этой местности правил внук царя Беотии. Имя его было Эсон. Его сводный брат Пелий устроил переворот и свергнул родственника. У Эсона был сын Ясон, который являлся также наследником, и ему грозила опасность. Опасаясь, что мальчика могут убить, отец спрятал его в горах, где его охранял мудрый кентавр Хирон. У каждого современного человека имя Ясон ассоциируется с мифом о золотом руне.

Прожил ребенок у кентавра долгих 20 лет. Хирон учил его наукам, вырастил сильным и крепким. Ясон владел основами врачевания и преуспевал в военном искусстве.

Вождь аргонавтов - Ясон

Когда парню исполнилось 20 лет, он решил вернуть власть отца в свои руки. Он обратился к Пелию с требованием вернуть ему престол отца. Тот якобы согласился, но решил хитростью погубить парня. Он поведал ему о золотом руне, которое приносило удачу и блага потомкам Афаманта. По коварному замыслу Пелия Ясон должен был погибнуть в этой экспедиции.

Ясон начал собирать команду. Среди его верных друзей были:

Геракл;
Тесей;
Кастор;
Полидевк;
Орфей и другие.

Судно, которое приказано было для них построить, назвали «Арго». Отсюда и пошло выражение «аргонавты». Покровительницами путешественников стали богини Афина и Гера. Под пение Орфея корабль отправился навстречу опасностям.

Миф о плавании аргонавтов в Колхиду

Первая остановка Арго была на острове Лемнос. У местности была интересная история. Мужчин здесь практически не было, поскольку их убили жены. Несчастные поплатились за многочисленные измены. Подбила их на преступление грозная царица Гипсипила.

Аргонавты сошли на землю и некоторое время развлекались с красавицами, пировали и отдыхали. Вдоволь навеселившись, они вспомнили о своей миссии и последовали дальше.

Следующая остановка путешественников была на полуострове Кизик (Пропонтид, Мраморное море). Местный правитель хорошо принял аргонавтов. В благодарность за это они помогли ему побороть шестируких великанов, которые жили рядом и нападали на жителей Кизика.

Согласно мифу о золотом руне следующим пристанищем аргонавтов стала местность в области Мизии. В этом месте жили нимфы. Речным красавицам понравился Гилас, который был очень хорош собой. Они заманили его к себе в пучину. Геракл отправился на поиски друга и отстал от «Арго». В ситуацию вмешался Главк. Он рассказал Гераклу, что у него есть миссия: ему нужно совершить 12 подвигов на службе у правителя Еврисфея.

Ясновидящий из Фракии

Прибыв во Фракию, путешественники повстречали бывшего царя местности Финея. Он был ясновидящим, которого боги наказали за предсказания. Они ослепили его и наслали на его дом гарпий, крылатых полудев, полуптиц. Те отнимали у несчастного человека любую еду. Аргонавты помогли ему справиться с нечистью. Ясновидящий за это раскрыл им секрет, как пройти между скалами, которые сходятся. Также он поведал, что золотое руно им поможет добыть Афина.

Ниже вы видите иллюстрацию к мифу Древней Греции «Золотое руно».

Далее аргонавты попали на остров Аретии, где подверглись нападению стимфалийских птиц. По стечению обстоятельств этих страшных тварей прогнал из Греции Геракл. Птицы имели перья-стрелы из бронзы, от которых воины прикрывались щитами.

Аргонавты добывают золотое руно

Наконец-то аргонавты прибыли в Колхиду. Как говорится в мифе о золотом руне, добыть драгоценную шкуру было почти невозможно. Тут и пришла на помощь Афродита. Она возбудила в сердце Медеи, дочери Ээта, пылкую страсть к Ясону. Влюбленная девушка и провела аргонавтов к царю.

Медея была волшебницей, и если бы не ее способности, то Ясон бы погиб. На аудиенции с царем вождь аргонавтов попросил Ээта отдать ему золотое руно взамен на любую услугу. Правитель был разгневан и придумал для Ясона очень сложное задание. По его замыслу главный аргонав, должен был погибнуть, выполняя его. Ясон должен был распахать поле бога войны Ареса с помощью огнедышащих быков. На нем аргонавт должен был посадить зубы дракона, а выросших из них воинов Ясон должен перебить.

Задание было не под силу никому, и Ясон мог погибнуть, если бы не влюбленная волшебница. Медея отвела аргонавта в храм и дала ему чудодейственную мазь. Она делала любого воина неуязвимым.

Ухищрения Медеи

Ясон воспользовался подарком Медеи и получил от Ээта драконьи зубы. Быки царя чуть не убили главу аргонавтов, но ему помогли Полидевк и Кастор, два брата силача. Все вместе они впрягли быков в плуг и вспахали поле. Тут явились ратники в латах, которые выросли из зубов. Медея перед битвой посоветовала возлюбленному кинуть в толпу воинов камень. Не поняв, кто это сделал, они начали нападать друг на друга. Так постепенно они сами себя и уничтожили. Тех, которые остались, добил своим мечом Ясон.

Царь Ээт был поражен победой Ясона и догадался, что ему помогла дочь. Медея поняла, что всей команде аргонавтов и ей грозит опасность от разъяренного отца. Ночью она повела возлюбленного за золотым руном. Дракона она усыпила с помощью своего колдовского зелья. Глава аргонавтов заполучил драгоценно руно, и они вместе с Медеей и командой отправились в Грецию.

Так заканчивается миф «Золотое руно» о Древней Греции. Существует целый цикл легенд о Ясоне, который показывает связь между Древней Грецией и Кавказом. Например, Колхида — это современная западная Грузия. В горной стране есть также предание о том, что золото из рек тут намывали, окуная в воду шкуру барана. На его шерсти оседали частички драгоценного металла. Содержание мифа «Золотое руно» должен знать каждый образованный человек.

Февраль интересен для школьников тем, что в это время проводится XVI игровой конкурс «Золотое руно». Участников много, но попробовать свои силы никогда не помешает. Тем более, что задания разнообразные и есть время для того, чтобы найти необходимый ответ. Как известно, конкурс «Золотое Руно» 2018 проводится ежегодно, и каждый раз он посвящён какой-то новой теме. Детям выдаются вопросы на дом, и там, используя справочный материал, они в течение трёх дней выполняют задания.

Чему посвящён конкурс «Золотое руно»?

«Золотое Руно» – международный конкурс по истории мировой художественной культуры, один из проектов Института продуктивного обучения Российской академии образования (Санкт-Петербург) под руководством академика М.И. Башмакова.

Участники смогут окунуться в эпоху расцвета русской культуры и почувствовать исторический контекст XIX века: императоры, государственные и общественные деятели, путешественники, промышленники и меценаты, великие реформы, политические и культурные связи России, а также романтизм и реализм в художественной культуре, русский ампир и классицизм в архитектуре и многое другое.

Из истории проведения состязания

Впервые в России конкурс был проведен в 2003 году и к настоящему времени приобрел большую популярность. В разные годы темами конкурса были:

«Аргонавтика».
«Bella Italia».
«Douce France».
«Портреты времени 1861-1914».
«Культурные столицы Европы».
«Литературные герои» и другие.

В последние годы число участников составляет около 500 000.

Особенности олимпиады «Золотое руно»

По форме конкурс аналогичен своим «собратьям» – конкурсам «Кенгуру», «Русский медвежонок» и другим. Однако у него несколько существенных отличий.

Во-первых, это семейный формат конкурса. Задания и бланки ответов выдаются участникам в пятницу, на выходные, а заполненные бланки ответов собираются в понедельник. Во-вторых, каждый раз заранее объявляется тема конкурса.

Кто может стать участником конкурса?

Cтать участником конкурса может любой учащийся с 2 по 11 класс, оплативший регистрационный взнос. Участие в конкурсе добровольное.

Задания составлены для 4-х возрастных групп:

9–11 классы.

Задания олимпиады

Конкурсные вопросы могут показаться очень сложными, особенно тем, кто участвует впервые, что иногда вызывает негативную реакцию у школьников и их родителей. Чтобы этого не произошло, необходимо подготовиться – заранее изучить материалы по теме конкурса и подобрать соответствующую литературу, а также ознакомиться с заданиями уже прошедших конкурсов на официальном сайте мероприятия.

Отвечая на вопросы заданий, можно пользоваться различными источниками информации, включая словари, энциклопедии, научную и художественную литературу. Задания для всех участников будут состоять из 45 вопросов, а не из 60, как это было раньше.

Алгоритм проведения олимпиады в ОУ

До 8 сентября 2017 г. – рассылка пакета документов о конкурсе по электронной почте.
C 18 сентября 2017 г. в Региональном оргкомитете проводятся консультации для школьных и районных координаторов по организации и проведению конкурса.
До 19 января 2018 г. – прием заявок на участие в конкурсе от школ.
До 26 января 2018 г. – прием заявок от школ и районных организаторов на участие в конкурсе в Региональном оргкомитете.
До 26 января 2018 г. – оплата оргвзносов за участие в конкурсе. Регистрационный взнос в 2018 году составляет 70 рублей с каждого участника.
14 февраля 2018 г. – выдача бланков заданий и бланков ответов в соответствии с поданными и оплаченными заявками.
15 февраля 2018 г. – выдача школам бланков заданий и бланков ответов в соответствии с поданными заявками.
16 — 19 Февраля 2018 г. – КОНКУРС! Конкурсные задания выдаются на дом в пятницу 16 февраля и собираются в школе в понедельник 19 февраля.
19, 20 и 21 февраля 2018 г. – прием пакетов с бланками ответов.
Апрель 2018 года – выдача результатов конкурса в оргкомитете.

Все вопросы и ответы будут транслироваться на официальном сайте.

Тема и дата проведения конкурса в 2018 году

Всех желающих принять участие в данном соревновании волнуют два вопроса:

Помочь в подготовке к конкурсу может видеоцикл «История государства Российского», созданный по одноименному труду выдающегося литератора и историка российской культуры 19 века Николая Михайловича Карамзина:

Что такое золотое руно? Золотое руно в древнегреческой мифологии золотая шкура барана, посланного богиней облаков Нефелой, или Гермесом по приказу Геры, или самим Зевсом, на спине которого дети орхоменского царя Афаманта Фрикс и Гелла отправились к берегам Азии, спасаясь от преследований мачехи Ино (или, по другой версии мифа, тётки Биадики). По дороге Гелла упала в море, названное после этого Геллеспонт «море Геллы» (современный пролив Дарданеллы).

· искусство – вечно, ибо основано на непреходящем, на том, что отринуть нельзя; · искусство – едино, ибо единый его почин – душа; · искусство – символично, ибо носит в себе символ – отражение Вечного во времени; · искусство – свободно, ибо создается свободным творческим порывом

Игровой конкурс "Золотое Руно" посвящен вопросам из истории мировой художественной культуры. Инициатива проведения конкурса принадлежит Институту Продуктивного Обучения Российской Академии Образования, одной из основных задач которого является внедрение в систему нашей школы новых образовательных технологий.

«ЗОЛОТОЕ РУНО»

Сразу же после прекращения «Мира Искусства», с января 1905 г. в Москве стал выходить «журнал художественный и художественно-критический» - «Искусство». Редактором-издателем его был молодой художник Н. Я. Тароватый. Хотя новый журнал старательно пытался внешне походить на своего предшественника и развивать заложенные в «Мире Искусства» художественные принципы, поддержкой «старших» он не пользовался и вызывал по преимуществу брезгливо-уничижительные отзывы. Установка на преемственность казалась учредителям закрывшегося журнала слишком дерзкой и самонадеянной для московской художественной молодежи, ничем серьезным себя еще не проявившей; преимущественный интерес нового журнала к народному и декоративно-прикладному искусству, к французским импрессионистам и постимпрессионистам, опора на Московское товарищество художников также не могли не вызвать у «мирискусников» ревнивого и настороженного отношения. И в писательской среде «Искусство» не имело надежной поддержки. Литературный (точнее - критико-библиографический) отдел «Искусства» был, в сравнении с издававшимися одновременно «Весами» и «Вопросами Жизни», весьма худосочным. В организации журнала участвовал и на первых порах его секретарем был молодой поэт-символист В. Гофман - ученик Бальмонта и Брюсова, удалившийся тогда от круга «Скорпиона» и «Весов» и сумевший привлечь к работе в «Искусстве» лишь считанное количество начинающих литераторов-модернистов. Немногочисленные статьи, хроникальные материалы и рецензии в первых номерах журнала подписаны в основном М. И. Пантюховым (Мих. Пан-в), М. И. Сизовым (Мих. С.), В. Ф. Ходасевичем и др., самим В. Гофманом, различными псевдонимами, безусловно, скрывавшими в большинстве своем те же имена.

Летом 1905 г. к работе в редакции «Искусства» подключился С. А. Соколов (литературный псевдоним - Сергей Кречетов). В № 5/7 журнала было объявлено, что Соколов принимает ближайшее участие в редактировании литературного отдела, в № 8 он был уже назван наряду с Тароватым равноправным редактором. Руководитель символистского издательства «Гриф», второго по значению после «Скорпиона», издатель одноименных альманахов, Соколов был связан со всеми наиболее значительными представителями «нового» искусства и мог обеспечить журналу Тароватого вполне представительный литературный отдел. «Задумал помочь „Искусству“ и притягиваю туда целый ряд людей, начиная с Бальмонта», - сообщал Соколов В. Ф. Ходасевичу 11 мая 1905 г.. 31 августа он уже информировал Брюсова: «Вступление мое повлекло за собой усиленное пополнение и обновление состава сотрудников, в числе коих теперь, между прочим, имеются: Мережковский, Бальмонт, Минский, Гиппиус, Сологуб, А. Блок и Белый».

Старания Соколова дали определенный результат: 8-й выпуск журнала был уже представлен именами Бальмонта, Брюсова, Блока. Однако на этом деятельность журнала прекратилась по обычной тогда причине финансовой несостоятельности. Тем не менее издание «Искусства» и союз Тароватого и Соколова - руководителей, соответственно, художественного и литературного его отделов - стали своего рода трамплином для деятельности нового московского модернистского издания - журнала «Золотое Руно». «„Искусство“ как таковое более не существует и вышедший 8-й номер является последним, - сообщал Тароватый Конст. Эрбергу в октябре 1905 г. - Но из „Искусства“ возник новый журнал „Золотое Руно“, каковой предполагается выпускать ежемесячно начиная с января 1906 г. Состав сотрудников, за немногими добавлениями <…> тот же, что и в „Искусстве“, я же приглашен заведовать в нем художественным отделом». Заведующим литературным отделом журнала стал Соколов.

Деньги на издание «Золотого Руна» дал Николай Павлович Рябушинский (1876–1951), представитель многочисленной семьи московских капиталистов-миллионеров, щедрый меценат, фигура в своем роде примечательная и экстравагантная. Как вспоминает М. Д. Бахрушин, «делами семейной банковской фирмы он не занимался (вернее, его к ним не допускали), был несколько раз женат и только тратил деньги и свои и своих жен… Он построил в Москве в Петровском Парке виллу „Черный Лебедь“, где задавал фантастические приемы золотой молодежи. Тем не менее, он был очень способным и даже талантливым человеком». Искренне преданный «новому» искусству, Рябушинский пробовал собственные силы в живописи и литературе (под псевдонимом «Н. Шинский»), однако в этих опытах не способен был выйти за пределы дилетантизма. Об этом свидетельствуют и его живописные работы, неоднократно репродуцировавшиеся в «Золотом Руне», и стихотворения, и с особенной очевидностью повесть «Исповедь», выпущенная при «Золотом Руне» отдельным изданием в 1906 г., - ультрадекадентское произведение в духе Пшибышевского и Д’Аннунцио, написанное от лица художника и с типично эпигонским усердием разрабатывающее темы индивидуализма и имморализма, свободного творчества и свободной страсти.

С самого начала «Золотое Руно» замышлялось как журнал, близкий по литературно-эстетическим установкам к «Весам». Стремление учесть и перенять редакторский опыт Брюсова характеризует первые шаги Рябушинского и Соколова на пути организации нового издания. Брюсов, однако, отнесся к издательской затее Рябушинского с известной настороженностью, осмотрительно заняв выжидательную позицию, хотя и охотно вошел в число ближайших сотрудников журнала. Настороженность эта отчасти была продиктована тем, что литературными делами «Золотого Руна» заправлял С. Соколов, лидер «грифовской» группы символистов, которую Брюсов расценивал как рассадник эпигонства и в отношении к которой культивировал «некоторое соперничество и род антагонизма». Приветствуя в целом «Золотое Руно» как значимый симптом развития и распространения «нового» искусства, Брюсов тем не менее не мог не указать на возможные уязвимые стороны, и прежде всего на угрозу заведомой вторичности этого предприятия, организованного с большим размахом и далеко идущими претензиями. Такие опасения прозвучали даже в речи Брюсова, подготовленной для торжественного обеда по поводу выхода в свет первого номера «Золотого Руна» (31 января 1906 г); лидер символизма заострил в ней внимание на насущной необходимости кардинально новых исканий и дерзаний для дальнейшего плодотворного развития отстаиваемой им литературной школы:

«Тринадцать лет тому назад, осенью 1893 года я работал над изданием тоненькой, крохотной книжки, носившей бессильное и дерзкое название „Русские символисты“. Бессильным это заглавие назвал я потому, что оно бескрасочно, ничего не говорит само по себе, ссылается на что-то чужое. Но оно было и дерзким, потому что открыто выставляло своих авторов защитниками того движения в литературе, которое у нас до того времени подвергалось только самым ожесточенным нападкам и насмешкам, если не считать очень двусмысленной защиты его на страницах „Сев<ерного> Вестника“. Началась борьба, сначала незаметная, потом замеченная лишь для того, чтобы тоже подвергнуться всякого рода нападкам. И длилась она 13 лет, все разрастаясь, захватывая все более обширные пространства, привлекая все более значительное число сторонников. Сегодня наконец я присутствую при спуске в воду только что оснащенного, богато убранного, роскошного корабля Арго, который Язон вручает именно нам, столь разным по своим убеждениям политич<еским>, философск<им> и религиозн<ым>, но объединенным именно под знаменем нового искусства. И видя перед собой это чудо строительного искусства, его золотые паруса, его красивые флаги, я сознаю наконец, что борьба, в которой я имел честь участвовать вместе со своими сотоварищами, была не бесплодной, была не безнадежной. Но, вступая на борт этого корабля, я задаю себе вопрос: куда же поведет нас наш кормщик. За каким Золотым Руном едем мы. Если за тем, за которым 13 лет назад выехали мы в утлой лодочке, - то оно уже вырвано в Колхиде у злого дракона, уже стало достоянием родной страны. Неужели же задача нового Арго только развозить по гаваням и пристаням пряди зол<отого> руна и распределять его по рукам. Неужели дело нового издания только распространять идеи, высказанные раньше другими? О, тогда ваш Арго будет не крылаты<м> кораблем - а громад<ным> склепом, мраморн<ым> саркофагом, которому, как пергамским гробницам, будут удивляться в музеях, но в котором будет пышно погребена новая поэзия. Я подымаю бокал за то, чтоб<ы> этого не было, я подымаю бокал против всех, кто хочет отдыхать, торжествуя победу, и за всех, кто хочет новой борьбы, во имя новых идеалов в искусстве, кто ждет новых неудач и новых посмеяний».

Брюсовская характеристика «Золотого Руна» как «чуда строительного искусства» была не только данью торжественно-праздничному стилю. Рябушинский сделал все, чтобы привлечь в свой журнал лучшие символистские и околосимволистские литературные силы, с размахом был организован и художественный отдел журнала, построенный по примеру «Мира Искусства». В издание были вложены огромные средства. Оформление отличалось вызывающей дороговизной исполнения. Ориентация изначально была задана на самые громкие, самые престижные в своем роде имена: первый номер открывался целым альбомом репродукций с работ М. Врубеля (последующие номера были соответственно посвящены творчеству К. Сомова, В. Борисова-Мусатова, Л. Бакста), литературный отдел его был представлен именами Д. Мережковского, К. Бальмонта, В. Брюсова, А. Блока, Андрея Белого, Ф. Сологуба. Весь текст журнала печатался параллельно на двух языках - русском и французском. И в то же время с самого начала возникали опасения, подобные брюсовским, и подозрения в том, что «у „Золотого Руна“ - кажется - много денег и мало идей».

Самонадеянно став редактором-издателем «Золотого Руна», Рябушинский поставил себя в курьезное положение «мещанина во дворянстве» среди рафинированных представителей «нового» искусства. «…Казалось, точно он нарочно представляется до карикатуры типичным купчиком-голубчиком из пьес Островского», - вспоминал о Рябушинском Бенуа, отмечая у учредителя журнала вместе с тем трогательное стремление «выползти из того состояния, которое ему было определено классом, средой, воспитанием, и проникнуть в некоторую „духовную зону“, представлявшуюся ему несравненно более возвышенной и светлой». Тот же Бенуа в пору издания «Золотого Руна» заключал, что Рябушинский - «это истый хам, хотя и „разукрашенный“ парчой, золотом и, может, даже цветами». Ему вторил Д. В. Философов: «„Золотое Руно“ - хамский журнал, но единственный, где можно работать», - имелась в виду прежде всего денежная обеспеченность издания, о чем он же признавался с иронической откровенностью: «Был у нас N. Riabouchinsky. О впечатлении умалчиваю. Когда трещат финансы, la Toison d’or для интеллигентных пролетариев имеет большое значение!» Еще не слишком искушенный в столичных литературных делах, Л. Шестов искренне недоумевал после встречи с Рябушинским в редакции «Золотого Руна»: «Он сказал мне, что он и издатель, и редактор. Но, когда я попробовал с ним поговорить о литературе, оказалось, что он к ней никакого отношения не имеет. Не только обо мне ничего не слыхал, но, кроме Брюсова, Бальмонта и Мережковского, никого не знает. Да и тех, кого знает, знает только по именам. Вот так редактор!» Однако сам редактор был преисполнен уверенности в том, что он способен блестяще наладить литературное дело. «Смесь наивности и хвастовства» констатировал в Рябушинском Е. Лансере, приводя некоторые из его заверений: «У меня все талантливое работает», «Мой журнал будет везде - и в Японии, и в Америке, и в Европе».

Все в журнале Рябушинского - уже начиная с заглавия, избранного под заведомым воздействием известного стихотворения Андрея Белого «Золотое Руно» и образной символики кружка московских «аргонавтов», - было ориентировано на готовые образцы и настойчиво претендовало лишь на полноту и законченность их выражения. Перенимая опыт «Мира Искусства» и «Весов», издававшихся на высоком полиграфическом уровне, в изысканном и строго обдуманном оформлении, Рябушинский стремился затмить и подавить своих предшественников чрезмерной, избыточной роскошью, вычурностью, которая постоянно угрожала перерасти в торжествующую безвкусицу. Решимость следовать эстетическим заветам символизма породила редакционный манифест, открывавший первый номер журнала; в нем с обезоруживающей наивностью, исполненной почти пародийного звучания, возвещалось, что в «бешеном водовороте» современной жизни, в «грохоте борьбы» «жить без Красоты нельзя», что «необходимо завоевать для наших потомков свободное, яркое, озаренное солнцем творчество», и провозглашались программные девизы:

«Искусство - вечно, ибо основано на непреходящем, на том, что отринуть - нельзя.

Искусство - едино, ибо единый его источник - душа.

Искусство - символично, ибо носит в себе символ, - отражение Вечного во временном.

Искусство - свободно, ибо создается свободным творческим порывом» (1906. № 1. С. 4).

За велеречивостью и пафосом манифеста отчетливо различим отпечаток личности С. Соколова (Кречетова), ставшего в первые месяцы деятельности «Золотого Руна» его идеологом и фактическим руководителем. Сам он считал «Золотое Руно» изданием «весьма изумительным по размаху и широте задач», всячески подчеркивая свое ведущее положение в нем, однако ничего, кроме «лексикона прописных истин» символистской эстетики в ее специфически «декадентском» преломлении, сообщить журналу не мог.

Положение в известной степени спасали деньги Рябушинского. Благодаря этому немаловажному фактору «Золотое Руно» имело облик солидного, надежно налаженного ежемесячника. По объему и уровню литературного отдела номера «Золотого Руна» не уступали выпускам «Весов». Постоянными сотрудниками журнала стали К. Бальмонт, В. Брюсов, Андрей Белый, Вяч. Иванов, Ф. Сологуб, А. Блок, З. Гиппиус, Д. Мережковский - фактически все символисты «с именем», печатавшие в «Золотом Руне» стихи, прозу, статьи. Чрезвычайно показательным в этом отношении явился первый, «дебютный» выпуск журнала: в нем были напечатаны поэма Мережковского «Старинные октавы», рассказ Сологуба «Призывающий Зверя», драматический отрывок Андрея Белого «Пасть ночи», стихотворения Бальмонта, Брюсова, Блока, Белого; в критическом отделе участвовали те же Бальмонт, Мережковский, Блок. Надежное пристанище нашли в «Золотом Руне» также литераторы-символисты второго ряда и начинающие писатели, хотя в целом их публиковали в меньшей пропорции, чем «мэтров». В оформлении участвовали ведущие художники эпохи, большей частью «мирискусники», - уже снискавшие славу (Л. Бакст, Е. Лансере, К. Сомов, А. Бенуа, С. Яремич, М. Добужинский) и только начинавшие завоевывать общественное признание (Н. Сапунов, П. Кузнецов, Н. Феофилактов, В. Милиоти и др.).

Серьезное впечатление производили хроникальный и критико-библиографический отделы. В их ведении было заметно стремление решать несколько иные задачи, чем те, которые ставила перед собой редакция «Весов»: в брюсовском журнале много внимания уделялось новинкам зарубежной литературы и событиям культурной жизни Запада, в «Золотом Руне» основной упор был сделан на русскую литературную и художественную хронику. Отбор и оценка материала производились с близких «Весам» эстетических позиций. В частности, журнал Рябушинского вполне усвоил тон «Весов» по отношению к писателям-реалистам. В «Золотом Руне» были опубликованы пренебрежительные отзывы о сборниках «Знания», о стихотворениях Бунина (С. Соловьев - 1907. № 1. С. 89), о произведениях второстепенных авторов реалистической школы. Нужно отметить, однако, что, в сравнении с «Весами», «Золотое Руно» уделяло борьбе с реализмом мало внимания и не старалось выдерживать полемическую однолинейность. Так, А. Курсинский, назвав М. Горького «художником, себя уже исчерпавшим», вместе с тем высоко оценил «Савву» Л. Андреева (1906. № 10. С. 90–91), а В. Ходасевич, увидевший в большинстве произведений 7-го сборника «Знания» лишь «однообразно-серую массу», сосредоточил все внимание на «Детях солнца» Горького, как на «истинно примечательной» драме (1906. № 1. С. 154–155). Основной интерес «Золотое Руно» проявляло к явлениям искусства, прямо или косвенно связанным с модернизмом. Художественной хроникой Москвы в журнале занимался Н. Тароватый, обзоры «Художественная жизнь Петербурга» готовил Д. В. Философов, а затем (после отъезда Философова с Мережковскими 25 февраля 1906 г. во Францию) Конст. Эрберг. «Музыкальную хронику Петербурга» из номера в номер вел известный музыкальный критик В. Каратыгин (подписываясь криптонимом В. К.), корреспонденции о московской музыкальной жизни помещали И. А. Сац, Александр Струве, Э. К. Метнер (Вольфинг), Б. Попов (Мизгирь). Отчеты о событиях театральной жизни Москвы печатали Н. Петровская и А. Курсинский, Петербурга - О. Дымов. Спорадически появлялись обзоры С. Маковского, А. Ростиславова, А. Воротникова, парижские корреспонденции М. Волошина, А. Бенуа, А. Шервашидзе.

В целом же принципиальных, программных отличий от «Весов» в «Золотом Руне» на первых порах издания не наблюдалось. Появился лишь еще один, более богатый журнал сходного направления и тематики, опиравшийся на тех же самых авторов и практически дублировавший «Весы», отвлекавший от брюсовского журнала сотрудников и в конечном счете мешавший ему сохранять прежнее монопольное положение. Опасения Брюсова, что «Золотое Руно» станет «мраморным саркофагом», увенчивающим давно уже завоеванные ценности, с каждым номером получали себе красноречивое подтверждение. Стремлением отчасти восстановить приоритет пионеров «нового» искусства, отчасти выявить изначальную несамостоятельность и слабость, которые прятались за внешним великолепием и престижностью журнала Рябушинского, была продиктована его статья «Звенья. II. Золотое Руно», опубликованная 27 марта 1906 г. в литературном приложении к газете «Слово». «Золотое Руно» было расценено в ней как издание, ориентированное на вчерашний день и возвещающее азбучные истины, которые никого больше не волнуют: «Весь этот „новый“ журнал говорит мне о чем-то старом, прошлом, и „золотое руно“, которое он предлагает читателям, добыто не им, а другими, задолго до того, как он снарядился в путь». «Что же такое „Золотое Руно“? - вопрошает Брюсов. - Это интересные и артистически изданные сборники, не дающие ничего нового, но позволяющие группе художников досказать начатые речи. Это - прекрасное, с любовию выполняемое издание, похожее, однако, на чужеядное растение, на красивую орхидею, питающуюся соками, не ею добытыми из земли. Это - роскошный дворец, в котором могут мирно успокоиться те из бывших „декадентов“, которые устали от мятежа своей юности и готовы почить на сохнущих лаврах, привычной рукой бряцая на струнах и помахивая кистью».

Если Брюсов порицал «Золотое Руно» прежде всего за отсутствие поиска и самостоятельной инициативы, то критика З. Гиппиус была направлена по несколько иному руслу: журнал Рябушинского разоблачался ею как антикультурное явление. Понятие культуры вообще было основным оружием, к которому прибегали сотрудники «Весов» в полемических целях , а в случае с «Золотым Руном» оно оказывалось особенно удобным. Скрывшись под псевдонимом «Товарищ Герман», Гиппиус поместила в «Весах» заметку «Золотое Руно», в которой высмеяла внешний облик первого выпуска журнала Рябушинского («помпа» «наибогатейшей московской свадьбы»), его идейное кредо («обветшавшее декадентствование») и редакционный манифест («нет ни одного читателя „Золотого Руна“, который бы не слыхивал, что есть красота, что есть искусство, что красота - вечна, а искусство тоже»), язвительно коснулась и двуязычия журнала («Очевидно, французам тоже пришло время узнать, что без красоты нельзя жить и она вечна»). Обвинения в безвкусице и бескультурье, содержавшиеся в этом отзыве, были проникнуты высокомерием по отношению к учредителям журнала и высказаны, в отличие от статьи Брюсова, в весьма резкой, даже оскорбительной форме. «Ненадежно, но не безнадежно „Золотое Руно“, - заключала Гиппиус. - Только ему бы еще не учить, а учиться красоте. Богиня-культура неподкупна и дает права учительства лишь действительно прошедшему ее долгую школу. „Красоту“ не выпишешь, как платье, из Парижа. И роскошь - еще не красота».

С ответной отповедью на страницах «Золотого Руна» выступил С. Соколов (Кречетов). В заметке «Апологеты культуры» (1906. № 3. С. 131–132) он, отказавшись полемизировать по существу («На брань мы не ответим бранью»), вновь настаивал на незыблемой значительности идейно-эстетических лозунгов «Золотого Руна» и возвращал обратно «Товарищу Герману» обвинения в бескультурье. Соколов указал и на подспудную причину недовольства «весовцев»: «…слишком уж недвусмысленно звучит в их словах нота оскорбленного монополизма».

«Весы» этого выступления не простили. Последовала еще одна заметка «Товарища Германа» - «Золотому Руну»; на сей раз ее автором был Брюсов . Прямым объектом иронической критики в этом случае оказался напыщенно-патетический стиль ответа С. Кречетова, особенно нелепый потому, что он призван защищать никем не оспариваемые трюизмы: «…споры о „чистом искусстве“ давненько-таки сданы в архив: очевидно они представляют весь интерес животрепещущей новизны для лиц, важно сообщающих Европе, что искусство вечно».

На этом прямая печатная полемика «Весов» и «Золотого Руна» временно заглохла. Приняв позу оскорбленного благородства, Соколов лишь сочинил меморандум «Весам», который не был опубликован:

«В № 5 „Весов“ снова появилась статья под заглавием „Золотому Руну“ за подписью „Товарищ Герман“. В ней журнал снова прибегает к неприличному методу литературной полемики - к открытой и грубой брани. Рядом с упреками нас в „некультурности“ новая выходка „Весов“ является самоубийственно направленным острием.

На этот раз статья Т<оварища> Г<ермана> не имеет никакого отношения к „З<олотому> Р<уну>“ как журналу. Эти выкрики мелко раздраженного самолюбия направлены по моему адресу лично.

Я объявляю „Весам“, что, не желая анализировать подробно узко-личные и низменные мотивы последней статьи, впредь сочту ниже своего достоинства не только возражать что-либо по существу („Весам“ это очень желательно!) на произведения псевдонимных и плохо отвечающих своему назначению масок из „Весов“, но и вообще как-либо разбираться в них.

Озлобленная брань, где утрачено чувство приличия и меры, есть признак явно сознанного бессилия, а тот, кто скрывает при этом лицо, являет осторожность, близкую к качеству, которого имя - трусость».

Действительно, трудно отрицать долю предвзятости «Весов», и Брюсова в первую очередь, по отношению к Соколову - давнему конкуренту «Скорпиона». Однако в обоих его ответах «Весам» - и в опубликованном, и в отосланном редакции журнала - обращает на себя внимание невосприимчивость к самому существу критических выступлений Брюсова и Гиппиус, готовность все концептуальные доводы объяснить исключительно внешними, даже низменно-личными соображениями. Соколов явно был неспособен понять литературной, идейно-эстетической направленности «весовской» критики, а следовательно, не мог к ней прислушаться и предпринять какие-то усилия для того, чтобы избавиться от стереотипности в облике руководимого им журнала. «„Золотое Руно“, кажется мне, безнадежно, - резюмировал Брюсов в апреле 1906 г. в письме к Мережковскому. - Никакие блестящие гастролеры не спасут театра без режиссера, без собственной труппы, без человека, который умел бы оценивать пьесы. Но обидно, без конца обидно, что большие, даже громадные деньги (год будет стоить свыше 100 000 р.), которые дали бы возможность существовать и оказывать свое влияние совершенно исключительному изданию, - дают в результате такой посредственный, банальный „ежемесячный, художественный журнал“» . Почти в тех же выражениях упреки «Золотому Руну» были высказаны в анонимной «весовской» заметке «Вопросы», написанной Брюсовым. Подтверждение того, что журнал Рябушинского - не орган художников-единомышленников, а «складочное место для стихов, статей и рисунков», что в нем нет «литературно и художественно образованных руководителей», Брюсов видит и в устаревшей идейной программе «Золотого Руна», и в бесцветном облике хроникально-библиографического отдела, и в плохом качестве воспроизведения картин, и в кустарном характере французских переводов, представляющих русских писателей «лишенными всякой индивидуальности стиля, какой-то безличной толпой, пишущей неизменно правильным и неизменно скучным языком».

Внутри «Золотого Руна», впрочем, тоже назревали свои конфликты. В намерении играть ведущую роль в журнале столкнулись Соколов и Рябушинский. Соколов не раз жаловался на придирки, капризы, диктаторские замашки Рябушинского, на его беспомощные попытки проводить собственные литературные идеи. Предложения Соколова по упорядочению ведения дел (в частности, его желание возложить секретарские обязанности на В. Ходасевича) встречались владельцем журнала в штыки. Дело дошло до скандального разрыва, которому Соколов постарался придать максимальную огласку, разоблачая Рябушинского как «наглого капиталиста» и «полуграмотного человека», «абсолютно невежественного в вопросах литературы». 4 июля 1906 г. он отправил Рябушинскому пространное заявление, возвещающее об уходе из «Золотого Руна»; по существу это было открытое письмо, так как Соколов разослал его копии множеству литераторов. «„Руно“ может иметь право на дальнейшее существование лишь при том условии, - писал Соколов Рябушинскому, - что, пригласив моим заместителем человека с достаточным литературным опытом, Вы дадите ему неограниченные полномочия, а сами сделаетесь только учеником, и притом надолго».

Разрыв Соколова и Рябушинского произвел в символистской среде эффект «бомбы», по выражению секретаря «Весов» М. Ф. Ликиардопуло . Соколов рассчитывал даже на то, что вслед за ним «Золотое Руно» покинут именитые сотрудники; этого не случилось, однако репутация журнала изрядно пострадала. Рябушинский оповестил о том, что отныне намерен лично редактировать литературный отдел, но в действительности обойтись без посторонней помощи был не в состоянии и первым делом обратился за нею к Брюсову, на следующий же день после разрыва с Соколовым: «…Пишу Вам, любезно прося Вас Вашего совета и мнения. Литературу сейчас буду вести я сам. Невыявленное направление в журнале меня очень мучает <…> Не забывайте „Золотое Руно“ <…> откликнитесь и дайте мне, пожалуйста, что-нибудь из Ваших вещей». Снова о «невыявленном направлении» «Золотого Руна» были косвенным признанием правоты брюсовской критики; вождю «Весов» приоткрывалась возможность взять под свой контроль еще один журнал, и он не преминул ею воспользоваться, тем более что с удовлетворением расценивал утрату Соколовым руководящей роли. «В Швеции узнал я, что С. А. Соколов покинул „Золотое Руно“, - записал Брюсов в дневнике, - и это дало мне надежду ближе войти в этот журнал. С осени я стал часто бывать в редакции и „помогать советами“».

В плане таких «советов» стоит рассматривать привлечение к активной работе в литературном отделе «Золотого Руна» А. А. Курсинского - второстепенного поэта и прозаика из круга ранних символистов, приятеля Брюсова с юношеских лет. «Старый товарищ Брюсов помог Курсинскому устроиться редактором в „Золотом Руне“», - вспоминал Б. Садовской. Курсинский был вхож в журнал еще при Соколове, а после его ухода стал ответственным за ведение литературного отдела. Соколов извещал после разрыва с Рябушинским, что «фактически, в некоторой части, приобрел влияние Курсинский, но он не имеет ни прав, ни полномочий и вообще состоит при Ряб<ушинском> почти без голоса», «на полож<ении> „полубарыни“». С ростом влияния Брюсова возросла соответственно и роль Курсинского. 8 октября 1906 г. Брюсов с удовлетворением констатировал в письме к З. Н. Гиппиус: «Все более и более решающее положение в „Руне“ занимает наш общий приятель А. А. Курсинский…».

С точки зрения редакторских навыков и талантов Курсинский едва ли бы; способнее Соколова. Писатель более чем скромного и несамостоятельного дарования, опиравшийся на «декадентские» образцы в стилистике и проблематике, Курсинский сам по себе не мог живительно повлиять на «Золотое Руно» и в общих чертах оставался достаточно похожим на прежнего руководителя литературного отдела. Однако через него Брюсову открылась перспектива воздействовать на «Золотое Руно», не принимая на свои плечи всех тягот редакционно-издательского процесса. Курсинский оказался удобным посредником между «Золотым Руном» и «Весами». В конце 1906 г. С. Соколов отмечал, что эти два журнала «теперь в теснейшей дружбе», а Брюсов впоследствии уточнял характер этой «дружбы»: «Мы охотно бывали на разных редакционных собраниях и не раз принимали участие в редакционных работах, вплоть до чтения рукописей и составления объявлений».

Самостоятельности и новизны «Золотому Руну» этот союз, однако, не придал. На недолгое время - несколько месяцев в конце 1906 - начале 1907 г. - журнал Рябушинского стал фактически сателлитом, филиалом «Весов». В нем продолжали появляться заметные и даже выдающиеся произведения - «Посолонь» А. Ремизова (1906. № 7/9, 10), «Елеазар» Л. Андреева и «Повесть об Елевсиппе» М. Кузмина (1906. № 11/12), «Дар мудрых пчел» Ф. Сологуба (1907, № 2, 3), «Король на площади» А. Блока (1907. № 4), стихотворения Брюсова, Андрея Белого, М. Волошина, Вяч. Иванова, статьи Белого и Блока и т. д. Но по-прежнему «Золотое Руно» с размахом - и даже подчас с блеском - пропагандировало и увенчивало достигнутое, а не открывало новое, и в этом смысле упреки Брюсова оставались действенными и в ту пору, когда к ведению журнала оказался прикосновенен он сам. Более того: временное брюсовское «единоначалие» становилось отнюдь не последней причиной того, что журнал Рябушинского, активно способствуя утверждению символизма и распространению идейно-эстетических принципов «нового» искусства, не в силах был создать новой, самостоятельной по отношению к «Весам» творческой лаборатории, объединяющей литературные силы.

Инициативы «Золотого Руна» совершались лишь в том направлении, где их могло подкрепить щедрое финансирование, и зачастую имели рекламный, пропагандистский характер. Парад крупных литературных имен было решено дополнить галереей портретов, написанных по заказу «Золотого Руна» лучшими художниками; так родились известные портреты - Брюсова работы М. Врубеля (1906. № 7/9), Андрея Белого работы Л. Бакста (1907. № 1), Вяч. Иванова работы К. Сомова (1907. № 3), А. Ремизова (1907. № 7/9) и Ф. Сологуба (1907. № 11/12) работы Б. Кустодиева, А. Блока работы К. Сомова (1908. № 1). Как бы в компенсацию журнальной программы решено было проводить конкурсы «Золотого Руна» на заданную тему. Первый конкурс был объявлен на тему «Дьявол» в литературе и изобразительном искусстве, для его проведения в декабре 1906 г. было собрано представительное жюри (по литературному отделу А. Блок, В. Брюсов, Вяч. Иванов, А. Курсинский, Н. Рябушинский); произведения, отмеченные на конкурсе, были опубликованы в первом номере «Золотого Руна» за 1907 г. Иронический итог конкурса подвел Брюсов: «Уяснилось, что ни авторы, ни их судьи (и я в том числе) никакого понятия о дьяволе не имеют». Второй из объявленных конкурсов (на тему «Жизнь и искусство будущего») вообще не состоялся. По примеру «Весов», выходивших при символистском издательстве «Скорпион», Рябушинский попытался также наладить при «Золотом Руне» книгоиздательскую деятельность, но солидного размаха это предприятие не достигло: в издании «Золотого Руна» вышло считанное количество книг.

С бо?льшим своеобразием велась работа художественного отдела «Золотого Руна». Его заведующий Н. Я. Тароватый умер 6 октября 1906 г., и на смену ему пришел художник Василий Милиоти. Под руководством Милиоти «Золотое Руно» уже самым решительным образом завершило переориентацию с мастеров «Мира Искусства» на новейшие художественные веяния. При поддержке Рябушинского была организована выставка «Голубая роза», ее обзор с множеством репродукций появился в «Золотом Руне» (1907. № 5). Художники «Голубой розы» (П. Кузнецов, Н. Милиоти, Н. Сапунов, С. Судейкин, М. Сарьян, А. Арапов, Н. Крымов и др.) составили затем актив выставок «Золотого Руна» 1908 и 1909 гг., из номера в номер участвовали в оформлении журнала. «Золотому Руну» принадлежит также заслуга в ознакомлении русской публики с новейшими устремлениями французской живописи: 94 снимка с работ французских художников были помещены в № 7/9 за 1908 г., значительное число репродукций - в № 2/3 за 1909 г., отдельные номера журнала были специально уделены скульптуре П. Гогена (1909. № 1) и живописи А. Матисса (1909. № 6). Все эти публикации сопровождались статьями, истолковывающими творчество избранных мастеров и характер исканий новых художественных школ.

Уже в начале 1907 г. обнаружилась непрочность союза брюсовской группы с «Золотым Руном». Сотрудничество Рябушинского с Курсинским развивалось в том же направлении, что и ранее с Соколовым. В середине марта 1907 г. Курсинский жаловался С. А. Полякову на «весьма странные и трудномотивированные отношения» с Рябушинским, на оскорбительное поведение владельца журнала. Не желая, по словам Брюсова, быть «покорным исполнителем <…> вздорных причуд», Курсинский довел конфликт до печати, оповестив о своем разрыве с «Золотым Руном», и потребовал от редакции «Весов» третейского суда между ним и Рябушинским. Формально Рябушинский принужден был извиниться, однако затем с оскорбительной откровенностью и цинизмом высказался как о Курсинском, так и об опеке «Весов»: «Неужели я не могу отказать своей кухарке, без того, чтобы в это дело не вмешались „Весы“?» - и: «Я вполне убедился, что писатели - то же, что проститутки: они отдаются тому, кто платит, и, если заплатить дороже, позволяют делать с собою что угодно». Андрей Белый (которому последовало предложение редактировать литературный отдел «Золотого Руна» после Курсинского) сообщает о дальнейшем: «…я написал Рябушинскому с вызовом: с него достаточно чести журнал субсидировать; он, самодур и бездарность, не должен в журнале участвовать; следствие - выход мой <…>». «Борис Николаевич „официально“ покинул „Золотое Руно“, - писал Брюсов З. Н. Гиппиус в середине апреля 1907 г. - После довольно плохой „истории“ с Курсинским, я охотно сделал бы то же <…> Но мне кажется, что стыдно отказываться, когда упразднение литературного отдела уже решено. Дешевое слишком геройство, скажут».

Слухи о прекращении литературного отдела в «Золотом Руне» весной 1907 г. года ходили довольно упорные. На деле произошла лишь некоторая внутренняя реорганизация журнала; было решено отказаться от объемистого критико-библиографического отдела, требовавшего методичной и трудоемкой организационно-редакторской работы; «Взамен упраздняемого с № 3-го библиографического отдела редакция „Золотого Руна“ с ближайшего № вводит критические обозрения, дающие систематическую оценку литературных явлений. На ведение этих обозрений редакция заручилась согласием своего сотрудника А. Блока <…>» («От редакции» // 1907. № 4. С. 74). При этом сообщении было помещено заявление Блока, в котором намечалась тематическая программа будущих «критических обозрений текущей литературы».

Намеченная реформа определенно была следствием того, что к непосредственному управлению «Золотым Руном» подключился его секретарь Генрих Эдмундович Тастевен, «московский француз», филолог по образованию, автор статей по философско-эстетическим вопросам. В первые месяцы издания журнала в обязанности Тастевена входило в основном обеспечение французского перевода прозаических материалов. В 1907 г. его фактические полномочия переходят за рамки секретарской работы, и по существу в руках Тастевена сосредоточивается редакционная деятельность. Г. И. Чулков, хорошо знавший Тастевена со школьных лет, характеризовал его: «Дилетант в хорошем смысле этого слова, Тастевен с необыкновенною чуткостью отзывался на все культурные явления современности: он хорошо знал Канта и вообще немецкую философию, и это позволяло ему свободно ориентироваться во всех новейших идейных течениях; он мог быть также компетентным судьей в области пластических искусств и посвящал немало времени организации выставок „Золотого Руна“ <…>». Влиянием Тастевена в значительной степени объясняются перемены в идейно-эстетической позиции «Золотого Руна», отчетливо обозначившиеся к середине 1907 г.: «Журнал, до того времени эклектичный, приобретает определенное лицо. На его страницах появляется ряд значительных статей по вопросам общей эстетики и теории символизма, а также ведется решительная и твердая полемика против декадентства <…>» .

«Антидекадентский» пафос проявился уже в первой большой статье Тастевена, появившейся в «Золотом Руне», - «философском этюде» «Ничше и современный кризис». В нем указывалось на бесперспективность «современного абстрактного индивидуализма», который «превратил символ из живой силы, из фокуса наших психических энергий, в мертвую мумию, гиератический знак, тяготеющий над жизнью», и утверждалась необходимость преодоления индивидуализма, установления связи «между „я“ и „космосом“, великой стихией жизни» (1907. № 7/9. С. 115). Идея «преодоления индивидуализма» была для Тастевена, по утверждению Г. Чулкова, «не только литературною формулою, но и вопросом жизни», внутренне единые устремления к ее воплощению в действительность он стремился обнаружить в самых несходных культурных явлениях современности и в соответствующем направлении стремился изменить прежний «декадентско»-индивидуалистический курс «Золотого Руна». Закономерно при этом, что в своих новых идейных тяготениях редакция «Золотого Руна» - в лице Тастевена в первую очередь - сблизилась с «мистическим анархизмом» - философско-эстетической теорией, выдвинутой в 1906 г. Чулковым и поддержанной Вяч. Ивановым, ставившей во главу угла устремление к «соборности» и преодоление прежнего, индивидуалистического символизма. Получив резонанс прежде всего в кругу петербургских символистов, «мистический анархизм» подвергся резкой критике со стороны «Весов», отстаивавших заветы «классического» символизма.

Характерно, что ранее в своей критике деятельности «Золотого Руна» Брюсов призывал к новым исканиям именно на антииндивидуалистических путях. Однако путь «мистико-анархической» ревизии символизма и то связанное с ним направление «преодоления индивидуализма», которое избрало «Золотое Руно», «весовцы» считали неприемлемым. Это неприятие не замедлило сказаться в возобновившейся печатной полемике двух журналов, в итоге которой было фактически санкционировано их идейное и тактическое размежевание.

Первыми полемические выпады возобновили «Весы» сразу же после прекращения редакторской деятельности Курсинского. В двух заметках, помещенных в мартовском номере за 1907 г., Брюсов указывал на редакционную небрежность и нетребовательность «Золотого Руна» и даже на неопровержимый пример плагиата, отмечая, что журнал Рябушинского «опять превращается в какой-то амбар для случайных материалов». В ответ в апрельском номере «Золотого Руна» (вышедшем с запозданием в начале лета) последовала заметка «Причины одной литературной метаморфозы», в которой уже использовалась тактика не защиты, а нападения. Автор ее был скрыт за подписью «Эмпирик», но в приводимых критических аргументах вполне распознавался почерк Тастевена, именно к этому времени занявшего ведущее положение в журнале. В заметке утверждалось, что «идейная физиономия „Весов“ очень потускнела», что журнал утратил свой прежний боевой характер и становится консервативным органом, «окопавшись в твердыне эстетического индивидуализма», что «теперь, когда наступает момент дать органический синтез элементов нового миросозерцания, нельзя заниматься бесконечным подведением итогов» (1907. № 4. С. 79–80). Доводы, которыми ранее «Весы» порицали «Золотое Руно», теперь были направлены по их собственному адресу. Брюсов в ответной реплике («Золотому Руну») отвергал обвинения, что «Весы» будто бы «питаются от чужого», как заведомо ложные.

Атаки были продолжены в следующей статье Эмпирика «О культурной критике», в которой неприятие «Весами» новейших идейных и литературных веяний расценивалось как «чудовищное самодовольство, идейная узость, дух тяжести и стремление укрепиться в занятых позициях» (1907. № 5. С. 75). Наконец, об изменении идейных ориентиров «Золотого Руна» было заявлено в специальном оповещении «От редакции» (1907. № 6. С. 68). Вслед за признанием, что «„декадентство“, являвшееся цельным и художественно законченным мировоззрением, уже пережито современным сознанием», возвещалось новое направление деятельности журнала: «Редакция „Золотого Руна“ уделит главное внимание вопросам критики, имея в виду двоякого рода задачи: с одной стороны, - пересмотр теоретических и практических вопросов эстетического мировоззрения, с другой - возможно объективный анализ искусства последних лет и новых явлений в живописи и литературе с целью выяснить перспективы будущего. Особенное значение Редакция придает рассмотрению вопросов о национальном элементе в искусстве и о „новом реализме“». Сообщалось и о намеченном изменении состава сотрудников, вызванном «постепенным привлечением ряда писателей, связанных с новыми молодыми исканиями в искусстве».

Казалось бы, «Золотое Руно» наконец вняло постоянным советам «Весов» самоопределиться по отношению к другим символистским объединениям. Однако, согласно намеченной программе, такое самоопределение оказалось подчеркнуто «антивесовским», включая все конкретные моменты: «Весы» объединяли большей частью корифеев символизма - «Золотое Руно» решило делать ставку на молодые силы, «Весы» защищали «классический», «автономный» символизм - «Золотое Руно» объявило о своем тяготении к «новому реализму» и к «синтетическим» тенденциям вообще; наконец, внимание к «национальному элементу» в искусстве было в значительной мере контраргументом на европеизм, космополитизм «Весов», которым даже угрожала репутация журнала «франко-рюсс». Но главный «антивесовский» пункт новой программы «Золотого Руна» заключался, конечно, в солидаризации с идеями обновления символизма на «мистико-анархической» основе. В насмешливой полемической реплике на объявление о новой программе журнала - «Засоборились. Новый coup d’?tat в „Золотом Руне“» - З. Гиппиус («Товарищ Герман») подметила за этой установкой еще одно красноречивое свидетельство доступности «Золотого Руна» «для всяческого невежества». «…Не могу, однако, не порадоваться, - заключает Гиппиус, - что упреки „Золотого Руна“ справедливы, что советы „Эмпирика“ тщетны и что „Весы“ держатся по-прежнему своего спокойного общекультурного направления: уклона к соборности у них не замечается».

Из книги «Я почему-то должен рассказать о том...»: Избранное автора Гершельман Карл Карлович

«Не напрасно загорелось золотое…» Не напрасно загорелось золотое, Золотое, что мы жизнью называем: Эти сосны, освеженные зарею, Это облако с порозовевшим краем. Эти ведра у колодца, с легким плеском, С мягким плеском рассыпающие воду, Гул трамвая за соседним

Из книги Русские символисты: этюды и разыскания автора Лавров Александр Васильевич

«ЗОЛОТОЕ РУНО» Сразу же после прекращения «Мира Искусства», с января 1905 г. в Москве стал выходить «журнал художественный и художественно-критический» - «Искусство». Редактором-издателем его был молодой художник Н. Я. Тароватый. Хотя новый журнал старательно пытался

Из книги Универсальная хрестоматия. 3 класс автора Коллектив авторов

Золотое слово Осень обещала: «Я озолочу». А Зима сказала: «Как я захочу». А Весна сказала: «Ну-ка, ну, Зима». И Весна настала. Всюду кутерьма. Солнце золотится. Лютик – золотой. Речка серебрится и шалит водой. Родилась на воле, залила луга, Затопила поле, стёрла берега. Там,